Александр Орлов
РУССКАЯ СВАСТИКА
(Кинопьеса из жизни исторических особ)
НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:
Действие пьесы происходит на стыке времен и настроений, витающих в обществе, поэтому вдумчивому читателю будет совершенно бесполезно искать какие-либо исторические параллели в действии пьесы и действительными событиями. Впрочем, можно посоветовать тому же вдумчивому читателю назвать действующих лиц как-нибудь иначе, например, именами лиц правительства его страны или некоторых его знакомых, отчего, как считает автор, смысл и общее настроение произведения если и изменится, то ненамного...
Действующие лица:
Адольф Гитлер - хозяин отеля "Валгалла", мизантроп.
Герман Геринг - подсобный рабочий, виртуоз-балалаечник.
Йозеф Геббельс - бухгалтер отеля и повар по совместительству, оптимист.
Генрих Гиммлер - коридорный и электрик, наркоман и сатанист с неустоявшимися взглядами.
Ева Браун - белошвейка и куртизанка.
Мартин Борман - бродячий философ и негоциант.
Доктор Рунге - армянин-врачеватель.
Три Еврея (1, 2 и 3-й) - подпольные торговцы водкой и наркотиками.
Полицейский - постовой.
Оркестранты неиграющего оркестра отеля.
Вождь индейского племени.
Индейцы.
Старший помощник капитана корабля.
Примечание:
Для передачи настроения в пьесе использованы отрывки из песни "Аусвайс на небо" группы "Агата Кристи, а также музыка классических и современных композиторов.
Сцена 1. Еврейский бизнес, переходящий в вопрос.
Действие происходит в южноамериканском государстве Уругвай в конце августа, в сезон чередующихся метеоритных дождей и тропических ливней.
Портовый город Монтевидео. Харчевня у дороги, ведущей из города. Дорога размыта дождями, по улицам города текут потоки грязи.
В харчевне за дубовым столом сидит Мартин Борман и пьет пиво. Музыкальный автомат играет песню "Milord" в исполнении Эдит Пиаф. С улицы заходит доктор Рунге. Он одет в пиджак, широкие брюки и ботинки на босу ногу. В руке держит саквояж.
Мартин Борман внимательно на него смотрит.
Доктор Рунге подходит к Мартину Борману.
Рунге: Вы позволите?
Борман: Пожалуйста...
Рунге садится.
Рунге: Бармен, пива!
Борман: Дорогой доктор, не советую называть хозяина барменом. А то все поймут, что вы англичанин.
Рунге: Я действительно только что из Англии, но я не англичанин.
Борман: А кто вы?
Рунге: Кажется, армянин...
Борман: Совсем плохо.
Рунге: Почему? И откуда вы знаете, что я доктор?
Борман: Я вас узнал. Я когда-то читал ваше личное дело.
Рунге: Простите, вы могли его читать только будучи... Так вы из них?
Борман протягивает руку доктору.
Борман: Не надо меня бояться. Позвольте представиться: Мартин Борман.
Рунге пожимает руку.
Рунге: Рунге... А вы очень изменились.
Борман: Да, я знаю. Но иначе было нельзя.
Минут пять они молчат. Хозяин приносит пиво и отмахивается от мух.
Рунге: А что это за страна?
Борман: Кажется, Уругвай. А что, вы тоже бежали куда глаза глядят?
Рунге: Нет, я просто зайцем путешествую. А почему вы говорите, что не нужно называть хозяина барменом?
Борман: Потому, что о всех иностранцах сразу докладывают ему. Не думаю, что вам бы это понравилось...
Рунге: Кому?
Борман: Вы что, Рунге? С Луны свалились?
Рунге: Нет.
Борман: А по-моему, да. Здесь очень опасно быть иностранцем. Да что там! Здесь вообще опасно... просто быть, в этой округе. Вот так!
Рунге: Это почему же?
Борман: Здесь хозяин такой.
Рунге (испуганно оглядываясь): Здесь?
Борман: Да нет, не именно здесь, а в этой округе. Я его знаю неплохо, он хороший парень, но немного на голову больной и еще мизантроп. Людей, то есть, не любит... Разочаровался.
Рунге: А что такое?
Борман (потягивается и делает жест рукой): Да понимаете ли, мы с ним однажды обтяпали одно выгодное дельце, Европу завоевали. Вы, наверное, помните или читали в газетах. Но так уж, видать, судьба распорядилась, что один душой за дело болеет, а другой умным оказывается. Умным оказался я, дал тягу с денежками. А он, бедолага, на этом тронулся. Впрочем, это у него давно просматривалось... Теперь вот торговлей занимаюсь.
Рунге: А сколько потянули?
Борман: Да я уж и не помню! Давно было. Все золото партии, много, одним словом... Подождал, пока шум уляжется, закупил партию сыромятной кожи, отвез в Египет, продал. Там купил верблюдов, в Японии продал, купил партию видеомагнитофонов. В Греции продал, а в Турции купил гашиша и еще кое-чего. Вот, здесь стрелку забил, чтобы перепродать...
Рунге: И что, выгодно?
Борман (закуривает): Да вроде ничего. На жизнь хватает... А-а, вот и они.
В зал входят Три Еврея, одетые в длиннополые плащи и широкополые шляпы. В руках они держат автоматы Томпсона.
Хозяин прячется за стойку. Борман встает и, разведя руки, идет к ним навстречу, широко улыбаясь. Евреи подходят ближе.
Борман: Фрэнки Цикада сказал, что вы не против приобрести по сходной цене хороший товар...
1 еврей: Ну да!
2 еврей: Натюрлих!
3 еврей: Дык, братушка!
Борман достает из-под стола атташе-кейс и кричит в сторону стойки: Хозяин, три пива!
Евреи рассматривают булыжники гашиша и нюхают их, что-то говорят друг другу на идиш, не выпуская автоматы из рук. Хозяин приносит пиво.
Борман: Ну что, по рукам?
1 еврей достает из диска автомата деньги, свернутые в рулончик и кладет на стол.
Борман, пересчитывая, спрашивает: Извините, зачем вы носите с собой это старье? Ведь со времен "сухого закона" к ним и патронов-то не достать...
Евреи смущенно переглядываются.
2 еврей: Память о тех благословенных временах заставляет нас быть на высоте во всех сделках и помимо них тоже!
Борман (затягиваясь сигаретой): А-а!
3 еврей: Все в порядке?
Борман: Не хватает одной сотни...
2 и 3 евреи смотрят на 1-го.
Тот опускает глаза и начинает что-то искать в диске автомата.
Пальцы его дрожат, движения суетливы.
2 еврей: Мордехай, шо за фигня?
3 еврей: Ну, блин!
1 еврей: Да вот... закатились, наверное... или пружиной прижало...
Незаметно достает бумажку из рукава и протягивает Борману. Тот щурится от дыма и делает вид, что ничего не видел.
1 еврей: Извините, пожалуйста!
2 и 3 евреи: Да, да!
Борман: Ну что вы!
1,2,3 евреи: Нет, ну нам так неловко!
Борман: Да ради Бога!
Евреи встают и берут кейс.
Трещит короткая автоматная очередь и все трое падают.
Доктор Рунге вжимается в кресло.
Борман с сигаретой во рту поднимается и, передернув затвор, посылает в лежащих еще одну очередь. Потом, опустив автомат, долго на них смотрит. Рунге в кресле почти не дышит и смотрит на него дикими глазами.
Борман: Правда, удивительно бывает в жизни, доктор?
Рунге: Что?
Борман взмахивает рукой с маленьким автоматиком в сторону лежащих.
Борман: Да вот! Они пришли сюда, дали мне половину фальшивых купюр, один из них хотел сотню отжать себе. Они даже не подумали о том, что если уж и давать фальшивые, то все, а не половину. В этих идиотских плащах и шляпах, с автоматами Томпсона без патронов! А результат? Погибли от израильского "Узи", что самое смешное. Как это сказано было: кто каким стебом стебется, тот таким стебом и стебан будет! Или же: все возвращается на круги своя!..
Борман подбирает кейс и садится допивать пиво.
Рунге: А откуда он у вас взялся, этот "узи"?
Борман: А я просто приклеил его снизу к доскам стола скотчем.
Рунге: То есть, вы хотите сказать, что мы вот сидели с вами, пили пиво, разговаривали, а вы все это время ждали и знали, что будете убивать?
Борман (морщась): Доктор, оставьте эту достоевщину! Вас ведь я не убил. Кстати... Хозяин!
Подбегает Хозяин.
Борман: Что-то я не пойму, что здесь только что произошло?
Хозяин недолго думает, потом отвечает: Ничего не произошло. Вернее, я не знаю. Я спускался вниз за пивом, услышал выстрелы, а когда прибежал, все было уже кончено. Лично я ничего не видел...
Борман: Точно?
Хозяин: Куда уж точнее, сеньор!
Борман: А сколько стоит пиво?
Хозяин: Двадцать...
Борман протягивает ему сотенную купюру и наставительно произносит: Кто глух и слеп и кто молчит достойно, тот в мире проживет сто лет и проживет спокойно!..
Хозяин убегает.
Рунге: Это откуда? "Король Лир"?
Борман: Надпись на стене тюрьмы в Кальтаниссетте...
Рунге: Где это?
Борман: В Италии.
Рунге: Вы и там были?
Борман: Не только... Идемте, доктор!
Рунге: Куда?
Борман: Пиво мы попили, дело сделали, что здесь еще? Кстати, если вы не знаете, куда податься, поехали со мной. Со мной не пропадете.
Рунге: Я вижу!
Задумчиво смотрит на трупы на полу.
Борман: Ну, так как?
Рунге: Ладно...
Борман снимает с вешалки монашеский балахон и надевает на себя. Они выходят на улицу.
Рунге: Смотрите! Дождь прошел. Солнце.
Борман: Да. Это хорошо. Интересно, что это такое?
Указывает на тарантас, запряженный тройкой лошадей.
Борман: Ха, да ведь это ОНИ на нем приехали! Достойная замена для "роллс-ройса"! Кстати, вы не заметили ничего необычного?
Рунге: Заметил. В тарантасе нет верха и он запряжен тройкой, по-русски...
Борман: Не то! Я ведь расплатился за молчание трактирщика той сотней, которую один из них хотел отжать себе!
Доктор недолго молчит, затем поднимает глаза и говорит: А вы не только добряк, каких мало, но еще и философ!
Борман странно улыбается.
Сцена 2. О пользе высшего образования.
Мартин Борман и доктор Рунге сидят в тарантасе и медленно едут по дороге из города. Борман лениво нахлестывает лошадей. Кругом мокро после дождя. Изредка попадаются прохожие-индейцы, идущие в город.
Рунге: Куда это они все?
Борман: Воскресенье, базарный день...
Некоторое время молчат.
Рунге: Куда мы едем?
Борман: В гости, к корешу моему.
Рунге: К тому, с кем вы Европу завоевали?
Борман: Ага.
Рунге: А разве он не застрелился?
Борман: Хрен на блюде застрелился!.. Он у нас всегда был и будет живее всех живых.
Рунге: Как это понимать?
Борман: Как хотите...
Смеется.
Рунге: Все-таки я не понимаю! Ведь и страны-то вашей давно уже нет, то есть не такая она теперь, как при вас.
Борман: Ну да! Страны нет, а мы-то есть! Вы что думали, это вам все просто так? Не-ет! Просто вы совершенно не знаете Адика. Вы, как и многие другие, отравлены популярными изданиями. Интеллигенция... Адик - это что-то! Правда, натура беспокойная и нервная, но ведь и государство вести - это вам не одним делом трясти, так ведь? Пока он не свихнулся, с ним можно было хорошо поговорить о жизни. Это очень быстро понял один из его адьютантов и даже книжку написал, хронику его застольных разговоров. Правда, они там все больше бредовые. В тюряге я ее читал. Верно, там Адик уже совсем не тот, не тот... Помню, больше всего он любил рисовать и слушать музыку. Из всех стилей он предпочитал индастриэл и гот-рок. Ну, еще иногда наряжался в косуху с цепями, делал на голове кок или ирокез - это в зависимости от настроения - и шлялся по городу со всякими неформалами. Там он под видом общности интересов сколачивал партию. Выходило неплохо, несмотря даже на то, что скинхэдов тогда еще не было... Помню, Геринга он сманил из какой-то группы, кажется, кадетского корпуса, играли они что-то вроде готического сайкобилли. Геринг там был басистом. Там же нашли придурка Гиммлера, он был солистом, хотя все больше уважал спид-треш, чтоб петь про гробы, кресты и чертей. Если кто-то начинал по пьяни петь про ромашки и любовь, он плевался и эдак высокомерно говорил, что попсу не слушает. Но вокальных данных не хватало и он куковал среди них...
Борман достает сигарету и закуривает. Делает затяжку и продолжает: Совершенно особый случай был с Геббельсом. Он, кстати, был одним из двух человек в нашей верхушке, который имел высшее образование. Или не имел? Черт его сейчас разберет! Второго образованного, Яли Шахта, папенькиного сынка и министра финансов, Адик забил ногами от ярости...
Рунге: Чего это так?
Борман: Не выдержал. Государство трещит по швам, с Запада прут, с Востока давят, а тут в Ставку заявляется этот поц и пьяным голосом говорит, что он в преферанс продулся. Адик сразу же поинтересовался, почем вист. Оказалось, по тысяче марок! Так, неслабо, не по-дурацки, правда? Геринг спрашивает, сколько играли. Оказалось, тоже тысячу. Начали считать. Посчитали - прослезились, как говориться... На те бабки можно было полный полк выставить с танками и авиацией, плюс артиллерия. Ну, Адик и психанул... Потом, правда, написали, что он Шахта в концлагерь загнал, но это неправда... Кстати, доктор, у вас ведь тоже есть высшее образование?
Рунге: Ну да.
Борман: Завидую! Да, так о Геббельсе! Послушайте, может вам не интересно?
Рунге: Что вы! Столько нового узнаешь!
Борман: Это точно. Да, так Геббельс был конферансье в каком-то занюханном клубе. Это до вступления в партию. Видать, более толкового применения своему докторскому званию так и не нашел. Зато девчонкам говорил, что он "врач философских наук", им жутко нравилось. Врач - это же... В общем, сами понимаете... В том клубе играли какую-то сопливую музычку, не поддающуюся классификации, иногда джаз. А Геббельс объявлял выступающих и иногда рассказывал идиотские анекдоты. Надо сказать, что чувство юмора у него отсутствовало напрочь.
Ну, мы тоже заходили туда иногда, пиво там было дешевое. Когда он перед выступлением любимой группы императора рассказал анекдот про панков, все эти буржуа, уже изрядно уквашенные, решили его побить. А нам анекдот понравился. В общем, не дали. Мы их отлупили. Геббельсу перевязали рожу, а потом позвали всю панковскую тусовку Нюрнберга послушать "Westerwaldlied" в нашем исполнении вместе с группой императора. Они как привалили!
Геринг вечно таскал с собой бас-гитару в чехле, у меня была флейта, ребята еще инструментов принесли... Да еще плюс эта группа. Получилась знатная спевка! Адик решил петь, насвистел мотив и мы начали. Круто, забойно начали! Всех буржуа как ветром сдуло. С тех пор тот день называется Днем партии. Оно и понятно - в клубе не осталось ни единого целого стекла. Какая-то шкура вызвала полицейских и началась драка. Наши выворотили шуцманов наизнанку. Пришлось звать войска и спецподразделения.
Когда Геринга сажали в машину, он рассадил свою басуху об голову какому-то шуцу, Адик искусал четверых, Гиммлер, пока его ловили, расколотил цепью стекла во всех лавках на улице. Геббельс же залез на крышу и, под впечатлением от происходящего, начал в рупор, свернутый из кровельного листа, излагать программу партии. По-моему, он ее выдумал на ходу, потому, что у нас самих ничего подобного никогда не было. Излагал очень сумбурно и пересыпал ее всякими гадостями в адрес полицейских. Императора не трогал, понял, что чревато. Четверо здоровенных панков были с ним на крыше и хлопали крышками люков по головам полицейских, которые тоже пытались вылезти на крышу. И, что интересно, народ слушал! Как говорится, слово было сказано и семя проросло... Уже позже, cидя в Лансдорфе, Адик окончательно оформил эту программу в виде "Майн кампф". Они, кстати, сидели в соседних камерах и, если Адику было что-то неясно, то они с Геббельсом перестукивались через стенку, обсуждали, то есть...
Рунге: Смотрите! Что это?
Оба встают и вглядываются вдаль. Тарантас подъезжает ближе. Рядом с дорогой стоит мазаный домик, из окна которого торчит пулемет MG-42. Дорогу перегораживает шлагбаум. Надписи на щите рядом с ним гласят:
Полицайревир
КПП
ТАМОЖНЯ
НАЛОГОВАЯ ИНСПЕКЦИЯ
ЛЕСНИЧИЙ
На самом шлагбауме надпись:
WEERWOLFSCHANZE * RAUSCHEN VERBOTEN
(Вервольфшанце * Не курить!)
Чуть ниже на веревочках болтается табличка:
WHITE ONLY
За домиком стоит старый "оппель-кадетт". Кругом ни души.
Рунге глупо улыбается и спрашивает: Так мы уже у ворот?
Борман (мягко): Нет, доктор, это шлагбаум... Узнаю брата Адика. Неисправимый мизантроп!
Рунге: А почему нет никого?
Борман: Сейчас узнаем... Тпру!
Они вылезают из тарантаса и идут к домику. Борман толкает дверь, но она не открывается.
Борман (задумчиво): Гм... А, наверное, в другую сторону!
Дергает дверь и они заходят в дом.
Внутри жуткий беспорядок. На стенах висят автоматы, двустволка, православные иконы, портреты Гитлера и Сталина. На столе стоит полевой телефон и пустая двухлитровая бутылка из-под кактусовой водки. В углах свалены вещи совершенно невообразимого наз-начения, на подоконнике стоит приемник-передатчик "Сименс". Тихо играет композиция Дюка Элингтона "Хлопчатобумажный хвостик".
На раскладушке сидит небритый мужик в куртке полицейского, из-под которой видно толстую тельняшку. На ногах у него кальсоны и вьетнамки. Обхватив голову руками, он раскачивается взад-вперед и мычит. Увидев вошедших, он вяло хватает со стены двустволку. Борман молниеносно вскидывает руку с "узи" из-под балахона. Полицейский равнодушно бросает ружье в угол.
Рунге: Нам бы таможню пройти...
Полицейский: Идите на хрен!
Рунге: Что с вами случилось, уважаемый?
Полицейский недоверчиво смотрит на него: А вы кто?
Борман: Он врач!
Полицейский: Боже, счастье-то какое! Доктор! Посмотрите, будьте человеком! Зубы! Извелся весь... Со вчерашнего вечера. Хоть в петлю лезь! Смена у меня через день, чувствую, что не доживу!..
Рунге подсаживается ближе и достает из саквояжа инструменты.
Полицейский (бормочет): С вечера... извелся весь... тебя налево...
Рунге копается у него во рту. Борман внимательно осматривает помещение.
Рунге: М-да, неслабо! Мартин, посмотрите, какие зубы!
Борман: Угу, гвозди вынимать можно!
Рунге: Но кариес, кариес! Про "Дирол" с ксилитом и карбамидом здесь наверняка даже и не слышали.
Полицейский: Что вы, доктор! У нас и телевизоров-то нет.
Рунге: Ясно! Вам, милейший, нужно три зуба удалить!
Полицейский: Так дерите, доктор, хрен с ними!
Рунге: Оно-то так, конечно! Но корни очень глубокие, будет больно... Очень больно! Вам раньше рвали зубы?
Полицейский: Нет, ни разу.
Рунге: Вы счастливый человек! Были, я хотел сказать... До вчерашнего дня.
Рунге подходит к бутылке из-под водки, нюхает: У вас этого больше нет?
Полицейский: Нету, доктор. Что же делать?
Борман подзывает к себе Рунге. Некоторое время они тихо беседуют, полицейский на раскладушке мычит. Рунге выбегает на улицу.
Борман расхаживает по комнате.
Борман: Вы коммунист?
Полицейский: А шо, если коммунист, так и не человек?
Борман: Нет, мне просто интересно...
Вбегает Рунге с чемоданом. Вдвоем они роются в нем, периодически доставая оттуда разные флакончики и ампулы. Рунге внимательно их рассматривает и качает головой. В конце концов, он выбирает один из флаконов и набирает из него в шприц. Подходит к полицейскому.
Рунге: Откройте рот!
Полицейский: Это оно?
Рунге: Да, да!
Полицейский открывает рот и Рунге загоняет иглу ему в десну.
Полицейский: ААААААААААА!!!
Рунге: Тихо, сейчас будет легче...
Борман в это время ополаскивает в спирте инструменты, сливая спирт через воронку в другую банку. Рунге привязывает полицейского к стулу и делает свое дело. Затем вытирает руки и бросает вырванные зубы на стол.
Рассматривая их, он говорит: У меня была клиника когда-то... Я бы сделал ему шикарные протезы. Такие зубы, такие зубы!
Затем укладывает полицейского на раскладушку и говорит: Полежите немного.
Полицейский смотрит на него непонимающими блаженными глазами и что-то мелодично бормочет. Борман что-то пишет в записной книжке.
Борман: А когда он снова включится?
Рунге: Понятия не имею, уж больно много мы ему вкатили... Думаю, подождем. Я проголодался.
Борман: Там, в тарантасе, есть вещмешок, тех... прежних хозяев. Оттуда пахло довольно вкусно. Сейчас принесу!
Борман приносит мешок, они раскладывают на столе еду.
Борман: Колбаса-то, небось, кошерная! Ээ-хх!
Оба начинают резво жевать.
Рунге: Откуда у вас все эти лекарства и анестетики?
Борман: В Марселе одни молодые придурки бомбонули аптекаря. Ну, я и купил. Откуда можно знать, где что пригодится?..
Они выпивают по рюмке медицинского спирта из банки доктора и со вкусом закусывают колбасой с хлебом и фруктами. Полицейский спит. По радио начинается "Времена года" Антонио Вивальди. Некоторое время оба сидят, закрыв глаза, и с удовольствием слушают. Заканчивается адажио "Лета" и Борман резко встает.
Борман: Ладно, поехали. Он тут сам разберется. Еду ему оставим, а вы ему записочку черканите, типа там, два часа не есть и все такое...
Неожиданно поворачивается к Рунге: Чего бы стоило ваше высшее образование без моего обезбаливающего!
Рунге смеется. Выходя, Борман пробегает глазами записку доктора Рунге и кладет на нее сотенную купюру.
Борман: Это таможенная пошлина.
Рунге понимающе кивает.
Сцена 3. О том, как белошвейка может стать национальным изменником.
Отель "Валгалла", здание в псевдоготическом стиле. У входа стоит прислоненный к перилам велосипед. Входная дверь закрыта на ключ. За конторкой в холле никого нет. Выше ведет лестница, устланная ковровой дорожкой. Справа двери лифта, на которых болтается табличка "Лифт не работает! Г.Гиммлер, электрик".
На первой площадке лестницы, в окружении двух чучел, изображающих эсэсовцев, висит писаный маслом портрет Адольфа Гитлера в масштабе "от пола до потолка". В углу висит тарелка репродуктора. Звучит "Песня Хорста Весселя" весьма плохого качества записи.
Лестница вверх и коридор вправо.
Массивная резная дубовая дверь.
Комната с камином.
Три кресла.
Множество фотографий на стенах в рамочках и огромная карта мира с непонятными пометками. Рядом стоит небольшая стремянка. Окна зашторены.
В первом кресле сидит Йозеф Геббельс и рассматривает на свет бокал с красным вином.
Во втором кресле сидит Герман Геринг с папиросой в зубах и наигрывает на балалайке.
Адольф Гитлер, тупо уставившись в пол, разгуливает в барском халате с кистями по комнате.
Геринг (издевательски): Мой фюрер, попробуйте папиросы! Очень вкусные. Мне вчера из России посылку прислали. Обалденные папироски! "Герцеговина Флор" фабрики "Дукат", вам понравится...
Гитлер (резко): Отстань, Герман, со своими папиросами!
Геринг: Ну, как хотите...
Гитлер: Между прочим, я не курю, как ты, кстати, знаешь! И если бы вовремя не бросил, то кто бы тогда поднял на ноги хиреющую страну на ноги и дал ей в руки оружие?! А? Я тебя спрашиваю!
Геринг никак не реагирует.
Гитлер продолжает кричать, размахивая руками.
Гитлер: Мой врач мне тогда сказал, что любая пачка из десяти последующих может оказаться последней! А я, кстати, очень любил покурить! Особенно после еды или перед сном! Но долг перед нацией оказался сильнее и я смог себя заставить! Так что, не надо этого! Не надо! Ясно?!
Геринг: А что, этот врач тебе и мясо не разрешил есть?
Геббельс придушенно смеется.
Гитлер: Нет, это я сам! Чтобы меня никто не обвинял в людоедстве! Ведь это подумать только: посередине предвыборной кампании какая-то паршивая газетенка дает сенсацию - Гитлер-де питается мясом людей, обычно предпочитая мальчиков от восьми до пятнадцати лет и что этот Гитлер вообще еврей! Нормально? А потом этот идиот Эрих Фромм пишет книгу "А.Гитлер: клинический случай некрофилии"! Даже не верится, что немец может написать такую мерзость!
Гитлер замолкает и обессиленно плюхается в третье кресло.
Геринг пытается подобрать первые такты арии Фауста.
Геббельс делает глоток и с удовольствием чмокает губами.
Геринг: Выключите, Йозеф, эту дрянь! Я ее скоро наизусть выучу! Поставьте что-нибудь современное!
Геббельс поднимается и ставит "The One" Элтона Джона.
Геббельс: Вчера Би-Би-Си передавало интересный анекдот...
Гитлер (резко поворачиваясь): Вы слушаете "голоса"?
Геббельс: Ну-у, я все-таки министр пропаганды!..
Геринг смеется.
Геббельс: Да, так вот. В английскую полицейскую школу приходит абитуриент. Ему задают задание: что такое - черное со шнурками, носят на правой ноге. Ответ: неужели лягушка? Дают задание полегче: черное со шнурками, носят на правой ноге. Ответ: точно лягушка. Ну, экзаменатор не выдерживает, говорит: ботинок, болван, ботинок! Дают третье, совсем легкое: на болоте живет, квакает, зеленое, на "ля" начинается, на "гушка" заканчивается. Ответ: неужели третий ботинок?..
Геринг смеется.
Гитлер: Этот ваш казарменный юмор, фельдмаршал, выше моих сил! Лучше бы вы под Сталинградом так усердствовали! Больше пользы было бы!..
Гитлер резко встает и выходит.
Геринг: М-да!
Геббельс: Это закономерно. Позавчера он меня назвал фон Браухичем, вчера - фон Леебом, сегодня - Паулюсом. Завтра, наверное, назовет Гудерианом. Это нормально - они все носили фуражки. Можно и перепутать...
Геринг наигрывает на балалайке:
- Налейте-ка, Йозеф, стаканчик вина,
Чтоб жить было краше, ведь жизнь одна!..
Меня больше всего удивляет не то, что он их путает, а то, что он их до сих пор помнит. Вот это действительно интересно!
Геббельс наливает, они выпивают. Геринг с удовольствием задерживает дыхание, затем чмокает губами. Вдруг начинает смеяться.
Геббельс: Что с вами?
Геринг: Да так... Вспомнилось вдруг. Сижу я у себя в кабинете, русские уже вот-вот ворвуться в Берлин, а тут вдруг звонит Гиммлер и говорит, что его люди задержали на улице торговца рыбой, который был в дюндель готовый и орал на всю улицу: "Покупайте селедку! Селедка! Селедки! Такие же жирные, как Геринг!"
Геббельс: Не шибко-то и смешно...
Геринг: Ну да. Но тут другое. Самое смешное, что это был последний человек, которого арестовали в Третьем Рейхе. Через шестнадцать часов русские ворвались в Берлин.
Геринг выпивает еще. Затем мечтательно смотрит в потолок.
Геринг: Когда-то, когда марка еще была маркой, а пиво было пивом, ходил я в летную школу. Может, вы бывали тогда в Берхтесгадене?..
Геббельс: Не-а.
Геринг: Не были? Жаль. Нам прислали два учебных самолета из Англии, бипланы старой какой-то модели. А у меня был приятель, который подрабатывал контрабандой. Мы с ним подговорили начальника школы за небольшой процент с накрутки, давать нам один из них на ночь. Когда я, когда он, летали мы за товаром, благо до границы недалеко и летали мы очень и очень неплохо. А если очень везло, то мы брали их оба и катали девиц. У приятеля моего была одна любимая шуточка. За городком есть мелкое болотце, а рядом почти идеальная посадочная площадка. Так он над болотом заворачивал петлю Розенталя, дама летела в болото, утонуть она не могла, мы садились и, пьяные, вместе с ее подружкой, начинали ее спасать. Когда спасали, говорили, что надо переодеться. Она и раздевалась. Ну, естественно, до переодевания не доходило. Если уж были совсем уквашенные, то бросали в болото и вторую, но это бывало редко, обычно до этого тоже не доходило... Да-а, было время... И где оно теперь?..
Геббельс дипломатично молчит.
Геринг некоторое время молча тянет вино.
Геббельс: Вы упомянули о петле Розенталя. Я о ней ничего не слышал...
Геринг: Само собой. Сейчас о ней вообще никто не знает... На самом деле, Вилли Розенталь придумал эту самую петлю намного раньше Нестерова. Точно вам говорю! Или его звали не Вилли? Помню только, что барон. Боже, как он пил! Это было что-то страшное! Да... Но вся соль состоит в том, что встретились в небе во время войны именно эти двое. Судьба? Но мне иногда кажется, что Нестеров украл эту петлю у барона. Ну посудите сами, разве человек, который так тупо взял барона на таран, мог бы придумать такую тонкую, можно даже сказать, астральную фигуру? Мне кажется, что нет. Я тешу себя надеждой, что Вилли перед смертью все-таки исполнил эту свою петлю. А этот подсмотрел!..
Геббельс: Могло быть и иначе... Как говорят англичане: "Умы великих людей сходятся".
Геринг: Да, могло! Но я не хочу, чтобы было иначе!!
С размаху бьет по столу кулаком. Бутылка и бокалы подпрыгивают.
Геббельс: К сожалению, от вас это уже не зависит!
Геринг успокаивается: Да, верно... О чем я рассказывал?
Геббельс: О вашем приятеле-контрабандисте.
Геринг: Верно. Парня того звали Йозеф Штрайх. Он был полукровка, отец - немец, мать - чешка. После аншлюсса Австрии он перебрался в Штаты, хотя я очень просил его этого не делать. Знаете, что он мне ответил? Что Германия не имеет будущего лет на пятьдесят как минимум и если бы он остался, то только ради старой дружбы, но не может видеть на себе косые взгляды и всю жизнь ненавидел полицию, будь то полевая жандармерия, будь то полиция тайная. Кто мог знать, что он так прав? В Штатах он тоже попал в авиацию, воевал с японцами на Филиппинах. Его "кобру" вели пять истребителей, троих он уложил, а двое других - его. Жаль, это был летчик!
Геринг молчит, бесцельно перебирая струны.
Геринг: Самолет свой он назвал "Герман-паровоз". Это моя кадетская кличка, за то, что я толком ни одного мизера не мог сыграть. Даже если чистяки попадались, все равно одну взятку кто-нибудь да и сунет! Если бы японцы знали, кто и на чем против них воюет, они бы сами взрывались. На то они и камикадзе...
Геббельс сочувственно вздыхает.
Геринг: Йозеф, мы все в дерьме. Да, именно так. Ну, хорошо, тогда мы были относительно молоды, но теперь... Я хочу заниматься сельским хозяйством, вам бы написать хорошую книгу, вроде "Унесенных ветром" или "Семнадцати мгновений весны", все же это вам ближе. Я уже который год хожу в парадном мундире, он весь обтрепался. Балалайку вот купил у полицейского на КПП, молодость вспоминаю... Вы знаете, я пришел к выводу: мы, официальные покойники, обречены на мертвое бессмертие... Слушайте, уберите этого английского педика!
Геббельс встает и начинает рыться в бобинах.
Геббельс: А что же поставить-то?
Геринг: Ну-у... Барбару Стрейзанд или Уитни Хьюстон.
Геббельс возится в коробках.
Геббельс: Оставьте, Герман! Пока у фюрера в подвалах есть мозельское, жить можно...
Входит Гиммлер. Вид у него ужасный - он уже давно без укола.
Геббельс: Доброе утро! Как жизнь, Хайни?
Гиммлер: Приснился мне печальный сон, ко мне пришел крылатый серафим ... он мне сказал: летим, летим! Как от вас несет! Весь мир воняет, смердит до звезд... Идет-грядет последняя война, идет войной на тех, кто чист, проклятый сатана... Вас черви точат. И меня...
Геринг задумчиво играет "Светит месяц".
Геббельс: Что, плохо, товарищ? Выпей вина, авось полегчает.
Гиммлер: Козел!
Выходит и кричит из-за двери: Вы все подохнете! Ваш путь от звезд к черным кострам! Сатана сидит на троне и стучит копытом от нетерпения. Он ждет вас уже давно, с начала мира!
Геринг: Давно пора... Что нам здесь делать?
Геббельс: Пить мозельское!
Геринг: Мозельское это еще то, кстати! Ладно, раньше мы могли еще чего-то бояться, но сейчас! Раньше несложно было подсунуть вместо себя фанатиков-двойников на Нюрнбергское заседание, но сейчас...
Геббельс: Послушайте, Герман! Если это вас волнует, то спросите у фюрера. Он хоть и головой простуженный, да только может чего умного скажет. А не скажет - так хоть повеселитесь... Что-то я не нахожу эту коробку!
Геринг: На ней написано "Говно!" почерком Хайни. Сволочь! На моем любимом сборнике! Помните, я ему как-то рожу разбил? Это из-за этого...
Геббельс: А, есть!
Начинает возиться с магнитофоном.
Геринг долгое время задумчиво молчит, сложив руки ладонями перед носом.
Геринг: Йозеф, хотите узнать последнюю сплетню?
Геббельс: Конечно!
Достает блокнот и ручку, приготовившись записывать.
Геринг: Только без протокола!
Геббельс с сожалением прячет все назад.
Геринг (очень тихо): Вот вы готовите пищу, я рублю в лесу дрова и мою нужники, Хайни столярничает и чинит электричество, фюреру не дают покоя судьбы мира. Вроде тишь, гладь да Божья благодать!
А Гиммлер наш - наркоман, он ходил к деревенскому аптекарю, тот ему делал ширево и колол внутримышечно с новокаином потому, что вены у Хайни тонкие и он, видите ли, боится боли. Кстати, недавно аптекарь умер от лихорадки, вот он и ходит уже неделю без прихода, морготина!
А Ева Браун занимается блядством...
Геббельс: Чего?.. С кем?
Геринг: С индейцами из соседней деревни.
Геббельс: Фу-фу-фу! И нашелся же любитель! Откуда вы знаете?
Геринг: Как я уже сказал, я регулярно езжу в лес за дровами. А там и до деревни не-далеко... Но это не то, что вы думаете. Она им платит золотом.
Геббельс: Не смешите меня. Откуда у нее золото?
Геринг: Это золото партии.
Геббельс: Э...
Геринг: Точно вам говорю. Она ведь была любовницей Бормана перед концом рейха. Наверняка она к этому причастна. Вы что, об этом не знали?
Геббельс: Нет, не знал.
Геринг: Бедный мой, наивный Йозеф! Вы всегда были преданы фюреру и партии! И даже помыслить не могли, что все так просто на самом деле. Мне Рихтгофен рассказывал, что у них все летчики просто коллекционировали ваши последние известия, чтоб потом детям показывать. Ну, теперь-то вы понимаете, что за чушь вы пороли?
Геббельс (глядя в бокал): У-гу!
Геринг: А-а, ладно! Наши бывшие противники нас стоили. Русские рассказывали детям в начальных классах школы, что наша свастика происходит от четырех заглавных "Г": Гитлер, Геринг, Гиммлер, Геббельс. Приятно, что забыли Гесса, который имел партийный билет с номером старше номера билета фюрера. Даже отбросив разницу в алфавитах и орфографии, получается что-то до боли знакомое. Результат не заставил себя ждать: дети выучили всю нашу верхушку и интерес пошел развиваться. Их внуки и правнуки тоже будут рисовать свастику на стенах... Вот так-то!
Геринг некоторое время молчит, перебирая струны балалайки.
Геринг: Я всегда думал, что золото где-то рядом, но боялся спугнуть ее. И вот оно выплыло... Если мне не изменяет рассудок, то и сам Борман тоже скоро будет здесь.
Геббельс: Герман, не говорите фюреру об этом. Он ведь не знает...
Геринг: Ладно! Все равно это не поможет...
Дверь с треском распахивается. В комнату влетает Гитлер, его глаза выпучены, волосы мокрые, в руке пистолет. Геринг и Геббельс смотрят на него: Геринг удивленно, Геббельс испуганно.
Гитлер: Геринг, повторите под присягой то, что вы только что сказали!
Геринг: О, мой фюрер подслушивали под дверью!
Гитлер: Да, подслушивал, черт побери! Вот только за пистолетом сбегал!..
Геринг: Ну так пристрелите меня, я ведь правду сказал!
Гитлер: Я в гробу видал вас и вашу правду! Меня интересует только истинное положение вещей!
Геринг (вставая): Итак, присягаю! Ваша жена - шлюха, Гиммлер - наркоман...
Гитлер: Не то! Присягните про золото партии!
Геринг: Присягаю!
Гитлер падает в кресло и закрывает лицо руками с пистолетом.
Гитлер: Измена! Моя жена - национальная изменница! Изменница великой нации!..
Геринг (издевательски): Какой такой великой нации, мой фюрер?
Гитлер выбегает, хлопнув дверью.
Геринг садится, достает папиросу и закуривает.
Геринг (удовлетворенно): Все, камень покатился! Налейте, Йозеф, переволновался я что-то...
Сцена 4. О том, что является самой главной частью любого оружия.
Комната Генриха Гиммлера, обставленная в духе позднего средневековья. В углу - алтарь с сатанинской символикой. В другом углу свалено оружие различных марок и калибров, ящики с патронами, сумки гранат, несколько противогазов, баллоны и канистры.
На подоконнике шипит иглой на канавке сбега проигрыватель.
На кровати валяется хозяин комнаты в черном мундире и сапогах. Ему плохо. Рядом, на туалетном столике, в тарелке лежит сломанный шприц и упаковка ампул. Видно, что попытка уколоться самому бывшему рейхсфюреру не удалась. Он мечется по кровати, то выкидывая, то поджимая ноги.
Гиммлер: Сволочи, падлы! Всех, всех, всех... в пекло!! Морготина, нежить! У-уу! Твари! Всю жизнь, все силы угробить на этого кретина! Чем тебе, дураку, в группе не нравилось?! Я вам устрою бессмертный ореол! По гробу цинковому! Сами себя жрать будете! Швы паяные зубами грызть! Ха-ххх...
Долго кашляет.
Затем хватает из упаковки ампулу, иглой пробивает донышко и, прижимая отлом пальцем, обламывает кончик. Стараясь не расплескать содержимое, обматывает кончик ампулы пластырем и, надев на него иглу, обматывает пластырем вторично. Отведя руку с ампулой, он с размаху всаживает ее через мундир в сгиб локтя левой руки. Приглушенно взвыв, припадает губами к слому ампулы и аккуратно в него дует. Содержимое медленно идет.
Через минуту Гиммлер выпрямляется, выдергивает иглу и бросает ее в угол. Глаза его ясны и чисты. Ему хорошо.
Начинает тихонько напевать:
"Летим со мной, летим со мной! Порвем их на куски,
Раздавим сапогами их мятежные мозги!
Давай картечью демонов размажем по стене,
Давай мечами выпустим весь ливер Сатане!"
Подсаживается к куче военного барахла.
Гиммлер: Ну вот, свершилось! Так, что тут у нас есть?.. Старье, старье, все старье! Ну, ладно! Старый добрый МП-40, восемь обойм! Парочку гранат... нет, штук шесть! "Парабеллум" или "Вальтер"? "Вальтер", он полегче... И четыре обоймы. Или вместо этого всего взять баллон CS? Хоть и тяжелый, зато сразу и всех! А сам в противогаз! А то стрельба начнется, беготня...
Гиммлер обвешивается оружием и, немного подумав, берет из тумбочки портативный огнемет и навешивает его за спину. Ствол засовывает под мышку. Смотрит на часы.
Гиммлер: Через час они лягут спать, тогда и повеселимся!
Подумав еще немного, он достает из тумбочки старую ветошь и тряпки, обматывет ими сапоги. Опускается на кровать и, глядя на циферблат часов на стене. Закуривает.
Тупо глядя в одну точку тихо произносит: Одиннадцать ноль две... До начала Армагеддона остается пятьдесят восемь минут.
По привычке крестится и, гадко улыбаясь, затягивается сигаретой. Подходит к проигрывателю и ставит пластинку Иоганна Штрауса "Так говорил Заратустра".
Гиммлер: Главное сохранить трезвость ума и ясность рассудка... Самая главная часть любого оружия - голова его владельца...
Волны наркотической эйфории внезапно накатывают на него и он отключается. По его лицу, обросшем щетиной, бродит блаженная улыбка.
Сцена 5. О том, что можно увидеть на небе и земле во время разговора на балконе в летнюю ночь.
Балкон гостиницы "Валгалла". Звездное небо. У перил стоит Ева Браун и гладит свою собачку, которая изредка повизгивает. Рядом стоит Адольф Гитлер в барском халате с кистями и мнет в кармане пистолет.
Ева Браун: Ади, посмотри, какие звезды! Сейчас конец августа, звезды падают! Ах, вот они падают, сгорают, их жизнь коротка и прекрасна, они такие красивые! А мы... Мы живем слишком долго!
Гитлер: Да, ты права, дорогая! Мы родились звездами, но наш полет затянулся! Даже нет, мы, не успев сгореть, упали в болото... Ева, ты помнишь Бормана?
Ева Браун (замыкаясь): Ну, помню! А что?
Гитлер: Я вот думаю, что его судьба сложилась иначе...
Ева Браун (в сторону): О Боже!
Вздыхает.
Гитлер: Да-да, я даже в этом уверен! Ведь, несмотря ни на что, они с Мюллером, по большому счету, были самые сообразительные люди. Ну, может быть еще Шелленберг... Может быть, они даже недалеко где-нибудь... поверь, я даже не держу на него зла. Да и за что на него злиться?
Ева Браун: Ой, Ади! Звезда полетела!
Гитлер: Что, не загадала? Ну вот, как всегда!
Ева Браун: Ты что, опять слушал русское радио?
Гитлер: Нет, просто к Геббельсу зашел.
Ева Браун: Не цитируй при мне Наговицына, это упадничество. Тем более, по такому поводу!
Гитлер: Ну, извини, дорогая!
Некоторое время молчат.
Ева Браун: Ади, а ты действительно простил его?
Гитлер (изображая недоумение): Кого?
Ева Браун: Рейхсляйтера.
Гитлер: А-а, Бормана! Да, во всяком случае меня совершенно не бесит мысль, что он так подло и гадко сбежал. Но надо отдать ему должное, он оказался умнее нас. К тому же, он истинный патриот Германии! Я думаю, что он взял золото с собой, чтобы поднять партию, помочь старым партийцам объединиться и продолжить великое дело. Ведь, что и говорить, он намного моложе меня, у него еще есть силы! Может быть, проанализировав мои просчеты, он избрал другую, более верную тактику...
Ева Браун: То есть, если он сейчас остановится у ворот замка, ты примешь его и доброжелательно проводишь переночевать?
Гитлер: Да, да! Именно так! Именно так!
Ева Браун: Точно?
Гитлер: Ну, я конечно не обещаю, что вот так прямо переночевать и все такое, там, завтрак в постель и прочее, но поговорить по душам, особенно, по прошествии стольких лет, я бы очень не отказался... Распить бутылочку мозельского...
Ева Браун: Почему-то я чувствую, что скоро у тебя будет такая возможность...
Поворачивается и уходит.
Гитлер недолго стоит на балконе, переминаясь с ноги на ногу, затем быстро поворачивается и идет к комнате Геринга.
В комнате Геринга сидит Геббельс и один из оркестрантов. Они играют в преферанс. При появлении Гитлера Геббельс и оркестрант встают. Гитлер барственным жестом оставляет их сидеть. Подтаскивает себе кресло:
Гитлер: Четвертым возмете?
Геринг: Десять в гору и вы на сдаче...
Гитлер: Подходит!
Геббельс наново перечерчивает лист бумаги. Геринг отдает карты Гитлеру и тот тасует и начинает сдавать.
Гитлер: Поставьте что-нибудь!
Геббельс включает запись оркестра Гленна Миллера "Серенада Солнечной долины".
Гитлер: Йозеф, ты, как всегда, угадал!
Сдача заканчивается, Гитлер смотрит прикуп и говорит: За работу, господа! Арбайт махт фрай!
Геринг (иронично): Да, это тот самый случай... Шесть пик!
Геббельс: Шесть треф!
Оркестрант: Пас...
Геринг: Здесь!
Геббельс: Шесть червей!
Геринг: Здесь!
Геббельс: Пас...
Геринг берет прикуп и показывает всем. Там два туза.
Геббельс: Это был мой прикуп!
Геринг: Девять пик!
Геббельс: Пас!
Оркестрант: Пас...
Геринг записывает себе в список и принимается раздавать. Раздача заканчивается.
Геббельс: Пас...
Оркестрант: Мизер!
Гитлер: Девять пик!
Оркестрант вполголоса матерится по-испански. Гитлер берет прикуп, там те же два туза.
Гитлер: Тотус по червям!
Геринг: Предъявляй!
Гитлер раскидывает карты.
Геббельс (придушенно): Чистяк! С-сука...
Гитлер записывает себе в список.
Гитлер: Кстати, сколько играем?
Геббельс: Пятьдесят...
Гитлер: Значит, до утра.
Геббельс начинает раздавать карты. Сдача заканчивается.
Оркестрант: Шесть пик!
Гитлер: Пас!
Геринг: Здесь!
Оркестрант: Пас!
Геринг (оркестранту): Ты так больше не шути! За это бьют!
Берет прикуп. Там туз и король по пике. Геринг плотоядно усмехается.
Геринг: Сталинград!
Гитлер: Дерьмо...
Оркестрант молчит.
Некоторое время молча шлепают картами.
Геббельс с интересом поглядывает на них и между делом потягивает мозельское. Игра заканчивается.
Гитлер: Герман, это свинство! Объявлять обязы, когда у тебя девять на руках!
Геринг показывает на оркестранта: Скажи ему спасибо!
Гитлер (оркестранту): Иди, погуляй!
Оркестрант встает и выходит за дверь. Гитлер берет колоду и бесцельно ее тасует.
Гитлер (задумчиво): Герман, ты был прав...
Геринг (закуривая папиросу): Относительно чего?
Гитлер: Борман скоро будет здесь.
Геринг: И что мой фюрер собирается делать?
Гитлер: Именно за этим я к тебе и обратился...
Геринг: Значит, золото все-таки у нас под носом.
Гитлер: Я тоже так думаю.
Геббельс: А не проще ли обыскать местность?
Геринг: Не проще. Кстати, какой суммой исчилялся золотой запас партии на момент конца рейха?
Гитлер: Понятия не имею. Кроме Яли Шахта вряд ли кто-то это знал точно...
Геринг: Тогда Яли Шахт уже ничего не мог знать, за что вам, мой фюрер, спасибо огромное! Но это дело десятое. Давайте определимся... Нам нужно это золото?
Геббельс: Конечно!
Геринг: Зачем?
Геббельс: Отправлю жене с детьми в Австралию.
Гитлер: Партию надо возрождать! При чем здесь жена с детьми?!
Геринг: А надо ли реанимировать покойника? Мы свое дело уже сделали, идея растет и без нас. Рокуэлл и Макинтайр сами себя обеспечат, Жан-Мари Липэн тоже обойдется без нас, у него новая доктрина. Жириновский вообще не стоит хлопот, по-моему. Украинский Народный Фронт - банда извращенцев. С итальянцами мы дело уже имели. Скандинавы мне тоже никогда не нравились. Хуссейн не в нашем вкусе. Англичане - сами понимаете... Короче, как говорят актеры, дважды повторенная шутка становится пошлостью.
Гитлер: Это предательство!
Геринг: Не предательство, а трезвый расчет. Кстати, я бы купил себе островок в Средиземном море и разводил бы там коз...
Геббельс: Поддерживаю! Мне нужна ферма в Австралии!
Геринг: Со своей долей, мой фюрер, можете делать что хотите. Например, учредите что-нибудь вроде фонда Адольфа Гитлера для помощи развивающимся национал-социалистическим режимам третьего мира или откройте центр спонсирования тоталитарных сект типа "АУМ синрике". Или откройте политическую биржу, выпустите акции! С главным офисом в Нюрнберге! Общественность портки обмочит!.. Поставьте памятник Рудольфу Гессу или Эрвину Роммелю или, если хотите, Эрнсту Рему... Или вот! Сделайте в глубине уругвайских джунглей пансионат для экс-нацистов! Интарнациональный! Представляете себе, японский наци играет в гольф с американским, русский наци с евреем и так далее. Прибыль гарантирована только засчет туризма и гонораров с интервью!.. Доктором в пансионат пригласите Менгеле, если, конечно, разыщете, а начальником отдела кадров назначте Эйхмана. Асахара будет настраивать рояли и чинить проводку...
Геббельс смеется.
Геринг: Но это все мечты. Как говорят русские, мы делим шкуру неубитого медведя. А это глупо! Надо сначала найти золото! А без Бормана мы этого не сделаем... Можно, конечно, следить за госпожой Браун, но в таком замкнутом социуме это быстро всплывет и она заляжет на дно... То есть, надо ждать. А там видно будет...
Гитлер: Я примерно так все и представлял. Но, если вдруг он объявится здесь, мы не должны и виду подать, что знаем о его миссии...
Геринг: Само собой!
Геббельс: Значит, договорились?
Гитлер: Натюрлих! Кто сдает?
Геринг кричит в сторону двери: Пабло, твоя очередь!
Заходит оркестрант. Геббельс наливает вина в четыре бокала.
Оркестрант заканчивает сдачу.
Гитлер: Мизер!
Геринг: Пас!
Геббельс: Пас!
Гитлер берет прикуп. Там две семерки.
Геббельс: Твою мать!.. Ну, почему? Почему ему всегда так везет?!
Часы бьют час ночи. Вдалеке слышен пистолетный выстрел. Гитлер дергается.
Гитлер: Что это?
Геринг: Не знаю... Но похоже на "Вальтер П-38".
Геббельс: Это где-то рядом!
Геринг: Хайни!
Все вскакивают. Геринг вытаскивает из-за шторы пулемет МГ-34 с заправленной лентой.
Гитлер: Неужели?..
Геринг: Что "неужели"?
Гитлер достает из кармана барского халата пистолет и бросается к двери. За ним выбегают Геринг, Геббельс и оркестрант.
Сцена 7. О том, что, кроме политиков, никто не гадит там, где живет.
Гитлер бежит к спальне Евы Браун и распахивает дверь. Ему под ноги бросается ее собачка. Ева Браун лежит посередине комнаты, в голове у нее зияет дыра. Гитлер оцепенело на нее смотрит.
Геббельс нюхает воздух.
Геббельс: Что-то горит!..
Геринг: Йозеф, бегите собирать манатки! А я разделаюсь с этим идиотом!
Геббельс: С каким?
Геринг: Не теряйте времени!
Геббельс исчезает. Геринг бежит за ним, затем возвращается и смотрит через полуоткрытую дверь на Гитлера, который сидит возле трупа Евы Браун и плачет.
Геринг поднимает пулемет и дает очередь. Гитлер падает рядом.
Геринг: Счастливо, Ади! Скоро встретимся.
Геринг поворачивается и по лестнице спускается в холл. Навстречу ему бегут оркестранты, спасающие свои вещи и инструменты. За ними хромает Геббельс.
Геббельс: Герман, эта тварь подожгла весь первый этаж! Там все в огне!
Геринг: Значит, он наверху! Он не уйдет без нас!.. Все в лифт! Ломайте двери!
Оркестранты и Геббельс принимаются ломать двери лифта.
Геринг: Вяжите простыни! Над лифтом есть аварийная дверь в подвал. Будем спускаться! Оттуда выберемся через ворота кухни!
Двое из оркестрантов бросаются в номера и волокут оттуда простыни, раздирая их на ходу. Быстро вяжут веревку и спускают ее в шахту лифта.
Геринг: Скорее, сейчас начнет гореть проводка и мы останемся без света!.. Из подвала не уходите, пока я не спущусь!
Оркестранты один за одним, а за ними и Геббельс лезут по простыням вниз.
Геринг смотрит на портрет Гитлера у стены.
Геринг: Ты этого хотел, да? Н-на!
Дает по портрету длинную очередь.
В холле взрываются две канистры. Пламя вползает на парадную лестницу. Геринг хватается за веревку и поспешно лезет вниз.
На дне шахты его ждут оркестранты и Геббельс.
Что-то взрывается и свет гаснет.
Геринг: Почему вы не открыли аварийный выход?! И где лифт?
Геббельс: Дверь заклинена! Наверное, снаружи!
Геринг: Лифт, где лифт?!!
Геббельс смотрит на него непонимающе.
Затем оба медленно поднимают головы вверх...
Геринг: Всем разойтись от дверей!!!
Вскидывает пулемет и дает по аварийной двери длинную очередь.
Пламя вспышки освещает перекошенное от ужаса лицо Геббельса и оркестрантов.
Наверху, в кабине диспетчера, сидит Гиммлер. Он курит сигарету.
Гиммлер:
"Хранится на земле последний фюрер,
Сын космоса и маленькой Земли..."
Медленно наматывает на палец капроновую нитку.
Гиммлер: Ну, поехали!
Дергает нитку. Граната, привязанная к тросам лифта, взрывается и лифт летит вниз...
Сцена 8. Мечта идиота.
Гиммлер, обвешанный оружием, идет по джунглям. Он весь обожжен, заметно хромает и рукав мундира у него разодран. Он спотыкается и бормочет немецкие ругательства. Изредка останавливается, чтобы закурить сигарету. В лесу начинает светать.
Выйдя на небольшую полянку, он садится на ствол поваленного дерева и постепенно сбрасывает с себя амуницию и оружие. Баллоны от огнемета кладет под ствол дерева и, положив сверху мундир, ложится и засыпает.
Сквозь сон бормочет: Аусвайс... аусвайс... аусвайс на небо...
Сцена 9. О пользе младших братьев.
Доктор Рунге и Мартин Борман подъезжают в тарантасе к гостинице "Валгалла". Издалека виден слабый дым, поднимающийся к небу. Подъехав ближе, они видят толпу индейцев, которые толкаются вокруг гостиницы и вытаскивают из здания немногие уцелевшие вещи. У некоторых из них на груди болтаются автоматы МП-40, вождь держит в руках пулемет МГ-34 без ленты. Некоторые индейские женщины носят на себе обгоревшие лоскуты шелковых платьев. Трое детей вытаскивают из дома обгоревшие чучела эсэсовцев и начинают сдирать с них бляхи, кокарды и пуговицы. Компания мужчин тренируются в стрельбе из пистолета по собачке Евы Браун, которая бегает по двору и визжит. Четверо индейцев вытаскивают на двор нетронутый огнем белый рояль. За ними появляются еще несколько человек, несущих большой платяной шкаф. Из окна подвала передают бутылки мозельского и бренди. Рядом с кучей барахла валяются пятеро пьяных. Шестой индеец, пьяный чуть менее остальных, пытается изобразить какой-то сложный пассаж на саксофоне. Две индейские девочки срезают с контрабаса струны и сворачивают их в ожерелья.
Мартин Борман останавливает лошадей и некоторое время смотрит на все происходящее.
Борман: Кажется, мы опоздали...
Рунге дипломатично молчит.
Борман спрыгивает с тарантаса и начинает рыться в своем кейсе. Достает оттуда серебряный православный крест на цепи и вешает себе на грудь. Затем пригибает голову, складывает на груди руки и идет к индейцам. Доктор Рунге издалека за ним наблюдает.
Борман пытается договориться с некоторыми индейцами, но у него ничего не выходит. В конце концов, он машет рукой и заходит в дом. Доктор Рунге добывает из саквояжа книгу Юджина Одума "Экология" и начинает читать...
Через час подходит Борман и, остановившись рядом, молча закуривает.
Через некоторое время он говорит: Я был внутри... Они все мертвы.
Рунге: Кто, простите?
Борман: Огонь не тронул два верхних этажа. Там лежат два трупа. Адика и Евы... Мне повезло, некоторые индейцы оказались крещеными и разрешили мне их отпеть. Ну, я и отпел... Пришлось голосом Левитана прочитать пару народных песен подходящего содержания... В шахте лифта сплошное месиво. Куча народу под кабиной! Просто ужас... Индейцы вырезали пол и через дырку их обирают. Там я видел труп Геринга. С ними же и Геббельс, но его уже не опознать. Я понял, что это он, по хромой ноге. Хотя тут могли быть еще хромые, в том же оркестре... Но, все-таки, это он... Одним словом, мы опоздали.
Рунге: И что теперь?
Борман садится на каменный бордюр и тупо смотрит в одну точку. К нему подбегает собачка Евы Браун и Борман механически начинает ее гладить. Доктор Рунге продолжает читать.
Индейцы волокут рояль и шкаф в джунгли.
Борман повторно закуривает. Собачка фыркает от дыма и начинает на него лаять.
Борман говорит, глядя на нее: Не может быть... Ты что, меня помнишь?.. Нет, собаки столько не живут... С кем же ты останешься?.. У-у, гав-гав! Сто-оп... Иди сюда, как там тебя... Зузу? Жужу? Муха? Бобик? Фидо? Ц-ц-ц-ц!.. Доктор!
Рунге: Да?
Борман: У вас не осталось чего-нибудь поесть, мясного, я имею ввиду?
Рунге бросает ему бутерброд с кошерной колбасой.
Борман: На, на, на! Ц-ц-ц-ц! Иди сюда... Хорошая собачка, хорошая собачка! Молодец! Вот так! А что это у нас такое, а? Давай посмотрим, давай посмотрим...
Снимает с собачки ошейник и долго его рассматривает.
Борман: Доктор! Доктор! Посмотрите!
Рунге: Ошейник...
Борман: Не-ет, это БЕРЛИНСКИЙ ошейник! Вот здесь мы видим табличку с именем собаки, вот это - пряжечка, а вот это что?
Рунге: Кармашек.
Борман: Правильно! Сюда кладется жетон на телефон, пять марок на пиво и записка с адресом и номером. А здесь лежит... что?
Борман расстегивает кармашек и достает оттуда лоскуток кожи с берлинским адресом и монетки, потемневшие от времени. Затем вынимает кусок кальки с непонятным рисунком.
Борман: Карта! Доктор, мы богаты! Упокой Господи, Ева, твою душу с миром!..
Рунге: Это, конечно, очень интересно, но как мы найдем то, что вы так ищете? Ведь вы не знаете местности!
Борман: Попробую договориться с вождем, он вроде посообразительнее...
Борман направляется к индейцам. Доктор Рунге снова углубляется в книгу.
Сцена 9. О вещах многих, что непонятны всяким там мудрецам...
Борман, Рунге, Вождь и еще двое индейцев с тремя лошадями идут по джунглям. У Вождя в руках пулемет без ленты, у индейцев - копья и автоматы МП-40. Вождь периодически смотрит на карту, по сторонам и что-то шепчет себе под нос.
Рунге: Мартин, что он говорит?
Борман: Мне кажется, что он отгоняет злых духов леса, которые мешают нам найти верную дорогу и приглашает добрых, чтобы они ее нам указали. Это что-то вроде компаса у них...
Рунге: Оккультная пространственная ориентация. Интересно! Как думаете, это сработает?
Борман: Ах, доктор, после всего я уже ни в чем не уверен!
Вождь выходит на поляну и подзывает к себе двух индейцев. Те становятся на колени и начинают бубнить молитвы. Вождь разжигает костер и бросает в него какие-то ароматные травы. Затем наклоняется над дымом и глубоко вдыхает, исполняя руками магические пассы, похожие на избиение боксерской груши. Вдруг резко вскакивает, скачет вокруг костра, изгибая тело и ломано размахивая руками, вопя при этом нечто нечленораздельное.
Рунге и Борман с интересом за ним наблюдают.
Борман: Кажется, это надолго.
Рунге: Ну, не сможет же он до вечера так прыгать!
Борман: Кто знает...
Смотрит на часы. Стрелки показывают час дня...
Борман повторно смотрит на часы. Стрелки показывают половину восьмого вечера. Вождь обессиленно падает у дотлевающего костра. Двое индейцев продолжают бубнить молитвы. Доктор Рунге читает книгу, отмечая карандашом особенно интересные места. Из ушей у него торчат ватные тампоны.
Вождь подползает к Борману, что-то ему говорит и протягивает руку. Борман достает из кейса пачку долларов и, тшательно выбирая, отсчитывает ему десять купюр. Вождь прячет их в набедренную повязку, резво вскакивает на ноги и тыкает пальцем в траву под ногами.
Рунге (вынимая вату из ушей): Он уже закончил?
Борман: Вроде, да.
Рунге: Что он говорит?
Борман: Он говорит, что это здесь.
Рунге: И это надо было парить нас этим кабаре на лужайке!
Борман: Конечно, надо.
Рунге: А деньги вы ему дали фальшивые?
Борман: Нет.
Рунге: Странно...
Борман: Вам что, не понравилось, как он танцевал?
Рунге хмыкает.
Борман поднимается и идет к лошадям. Достает из вьюка две лопаты и дает их индейцам. Те принимаются за работу. Вождь тяжело дышит, опираясь на ствол пулемета, и удовлетворенно похлопывает себя по мотне, куда перед этим спрятал деньги.
Яма быстро углубляется.
Борман некоторое время смотрит на землекопов и медленно идет в кусты. Довольно долго его нет.
Вдруг из кустов с противоположной стороны бьют две длинные автоматные очереди. Индейцы-землекопы падают. Вождь поворачивается в сторону выстрелов. Доктор Рунге поспешно уползает за дерево.
Из чащи появляется Гиммлер. Он взвинчен до предела и быстро идет по направлению к яме. В руках у него автомат, из которого он беспорядочно палит, кося растительность.
Вождь стоит, как статуя. По непонятной причине, все пули пролетают мимо него. Гиммлера это бесит и он все чаще нажимает на спуск. Неожиданно у него заканчиваются патроны. Он невнятно матерится по-немецки и начинает искать по карманам запасной магазин. Не найдя его, он отбрасывает автомат и тянет к себе ствол огнемета, висящего у него за спиной.
Вождь начинает медленно поднимать пулемет.
Гиммлер нажимает на спуск. Из огнемета вылетает струя пламени и, обвив на мгновение фигуру Вождя, прыгает на Гиммлера. Тот начинает дико орать и метаться по поляне.
Вождь прицеливается и нажимает на спуск. Гиммлер оседает на землю и затихает. Немного погодя рвутся баллоны за его спиной. К небу уносится грибообразное облако.
Доктор Рунге наблюдает за всем этим с отвисшей челюстью и огромными глазами.
Вождь садится на землю, положив на колени пулемет и закрывает глаза.
Немного погодя подходит Борман.
Рунге: Мартин, вы видели ЭТО?
Борман: Видел. Чуть не обдристался раньше времени. А вы говорили, "кабаре"! Берите лучше лопату, скоро начнет темнеть...
Борман и Рунге усердно машут лопатами.
Борман: Вы знаете, доктор, у меня такое впечатление, что тут уже кто-то копал...
Показывается деревянная крышка.
Борман: Оно!
Рунге: Что?
Борман: Сейчас увидите!
Они выбрасывают один за другим пять снарядных ящиков на поверхность.
Борман: Вылезайте, доктор!
Рунге вылезает и подает руку Борману. Тот выпрыгивает наверх и отряхивается. Рунге читает надписи на боках ящиков и разглядывает трафаретных нацистских орлов. Он что-то начинает подозревать.
Рунге: Мартин... Это...
Борман: Да, это золото партии. Небольшая его часть...
Рунге ошеломленно молчит.
Борман лопатой сбивает крышку у одного из ящиков. Достает оттуда кожаные и брезентовые мешочки. Бросает несколько из них Рунге.
Борман: Смотрите, доктор! У вас в руках золотые луидоры из Парижского банка, коллекционные золотые греческие дельфы, голландские флорины и старорусские гривны. Во втором мешочке, по-моему, якутские алмазы из Минского хранилища. В третьем, кажется, египетские медальоны и пектораль фараона, уж не помню какого. Кстати, дайте мне ее!
Рунге протягивает ему золотую пектораль. Борман подходит к вождю и трогает его за плечо. Тот открывает глаза. Борман становится на одно колено и надевает пектораль вождю на шею. Вождь закрывает глаза как ни в чем ни бывало, но распрямляет спину и от этого становится намного выше и важнее.
Борман подходит к доктору и задумчиво чешет в затылке.
Борман: Вот только одного я не пойму. Здесь почему-то вдвое меньше положенного...
Сцена 10. Смысл последнего патрона.
Бразильский портовый город Порту-Аллегри. В портовом кафе сидят доктор Рунге и Мартин Борман. Доктор одет в белый костюм, широкополую мягкую шляпу и легкие итальянские туфли. Борман одет в новый темный костюм, черную сорочку с пасторским воротничком и лаковые штиблеты. В ногах у каждого стоят по два огромных чемодана. Они пьют пиво, а Борман курит толстую сигару. В петлю пиджака у него вдеты солнцезащитные очки "Феррари".
Музыкальный автомат играет песню группы Pink Floyd "Money".
Борман: Ну что, док, теперь вы сможете открыть собственную зубодерню?
Рунге: Мартин, я перед вами в большом долгу. Я просто не знаю, что еще сказать...
Борман: Оставьте! Когда в ногах у тебя что-то около пары-тройки миллиардов, как-то сам собой настраиваешься на филантропический лад.
Борман смотрит на часы.
Борман: Однако ваш приятель непунктуален!
Рунге: Вы куда-то торопитесь?
Борман: До отхода судна еще полтора часа, могу и подождать...
Рунге: Куда вы теперь?
Борман: Понятия не имею... Наверное, сойду в первом же порту. Хотя нет, поеду наверное в Австралию. Или куплю островок в Средиземноморье. А может, поеду в Россию...
Рунге: Не советую. Раз попробовали и хватит!
Борман: Ваша правда! Тогда остается только Швейцария... Значит, поедем вместе. А может, поехать искать Янтарную комнату? Розенберг, сволочь, так и не сказал, куда он ее спрятал, но я, кажется, знаю...
Дверь кафе распахивается, появляется полицейский-постовой с КПП и подходит к сидящим.
Полицейский: Простите великодушно, но не было моченьки сдержаться. Восемь лет баб нормальных не видел!..
Борман: Доктор, вам не кажется, что это патологический тип? То у него зубы, то бабы! И все, как правило, вдруг и внезапно! Вы не боитесь брать его на должность шефа службы безопасности клиники?
Полицейский: Падре, зачем вы так! Я в ВОХРе отбарабанил дай Боже, отличником МВД был, а с этим вашим бывшим бугром не жизнь была, а сплошной дождь на сердце! Сразу видно, что не были в моей шкуре!
Борман: И не собираюсь!
Полицейский: И это правильно!
Рунге: Мартин, не обижайте нашего спасителя. Без его "опеля" мы бы до сих пор болтались бы в джунглях!
Борман (полицейскому): Ну, хоть хорошо повеселились?
Полицейский закатывает глаза и хватается за грудь.
Полицейский: Па-а-адре! Американку встретил! Грудь, но-оги! Ну и все прочее!
Борман: А как она в постели?
Полицейский: Хотите меня исповедать?
Борман: Что-то вроде. Ну, да ладно! Идемте занимать каюты.
Рунге нагибается под стол и что-то там ищет.
Полицейский: Док, что с вами?
Рунге выныривает из-под стола: Проверяю, не прилеплен ли снизу скотчем автомат...
Борман улыбается и смотрит на Рунге.
Борман: Доктор, вы крайне ненаблюдательны. Я вам расскажу одну штуку... чуть позже.
Они встают, берут чемоданы и идут по направлению к порту. Полицейский уходит вперед. Оркестр у трапа играет "Марш Радецкого" Иоганна Штрауса. Под кораблем толпится возбужденная предстоящим плаваньем публика.
Рунге: Что за штуку вы хотели мне рассказать? Что у вас теперь автомат спрятан в Библию за поясом?
Борман: Нет, не то, хотя это вы и заметили правильно. Помните Вождя? Так вот, когда я был в доме, то внимательно осмотрел дверь аварийного выхода из шахты лифта. Она была заколожена снаружи бочкой с цементом. А вокруг замка было множество дыр от пуль. Гильзы были пулеметные, от того пулемета, что был у Вождя в руках. Я не могу поверить, чтобы стрелял кто-нибудь из этих сопляков-музыкантов-классиков и уж тем более, Геббельс. Значит, остается Геринг. Вы внимательно меня слушаете?
Рунге: Как будто.
Борман: Продолжаю. В лесу я собственными глазами видел Гиммлера. Он, конечно, сильно изменился, но я его узнал. Значит, это он сбросил на них лифт. Зачем и как, то теперь тайна великая есть, но не в этом дело. Вы помните, сколько выстрелов сделал Вождь из пулемета Геринга, когда уложил Хайни?
Рунге: Один.
Борман: Верно. А вы представляете себе, что такое длинная очередь из пулемета? Почему там остался только один патрон? Как вы думаете, кому готовились патроны из всей ленты? И кого все-таки убили этой пулей? Не кажется ли вам это несколько... грустным?
Рунге: Кажется. И странным тоже...
Борман: Именно. А теперь вспомните пламя из огнемета... Вспомнили? Теперь вам ясно, почему автомата под столом не оказалось?
Рунге: Да. Извините меня, Мартин.
Борман: То-то же! Вот вам и мораль: не стоит считать человека за дерьмо, даже если его фамилия Борман...
Они подходят к трапу. На входе стоит старший помощник капитана и встречает пассажиров. Борман некоторое время смотрит на него, затем ставит чемоданы и закуривает сигару. Он чем-то озабочен.
Рунге: Мартин, что же вы?
Борман: Вы знаете, док, я приеду к вам позже. Я не хочу плыть этим пароходом. Встретимся в Женеве, я напишу вам на Главпочтамт, до востребования... Я не прощаюсь.
Подхватывает чемоданы и уходит, расталкивая толпу пассажиров. Рунге с полицейским подходят к офицеру и отдают ему свои билеты. Тот проверяет их и кивает.
Рунге: Прошу прощения, офицер! Ваша фамилия не фон Бюлов?
Офицер недобро на него смотрит и отвечает: Нет, сеньор. Моя фамилия Шпеер...