Предисловие редактора: "День молчания" - довольно мрачноватое произведение,  но если кому-нибудь очень захочется просто поразмышлять,  то этот  рассказ Вам очень поможет.

            Бог Вам в помощь!  

 

         Александр Орлов

         ДЕНЬ МОЛЧАНИЯ

 

         (Рассказ)

 

 

                          Весь мир - мой сад,

                          Птицы поют мои песни,

                          Ветер - мое дыхание,

                          Обезьяньи танцы - мои,

                          Плывущие рыбы - выражение моей свободы.

                          Вечерняя луна отражается в тысяче озер,

                          Но когда гора кланяется луне,

                          Все образы исчезают

                          И на воде остается лишь тень...

 

                                                       Гэнро

 

            На краю ущелья, в котором исчезают основные законы мирозданья и стираются границы понятий, сидела тварь. Она не имела собственного обличия, не имела устремлений, не имела никаких целей. Она вообще не думала о подобных мелочах, ведь, согласитесь, глупо думать об этом на краю мира. Каждый, кто попробует представить ее себе, неизбежно утонет в собственных иллюзиях и вызовет в себе удивительные и непонятные, возможно, еще детские, переживания. И все равно не добъется результата. Самые страшные твари сидят в нас самих, они питаются нашими чувствами и страхами и очень тонко реагируют на изменение наших вкусов. И только очень немногим удается при жизни увидеть ту тварь, которую он кормит...

 

            Вас когда-нибудь будил звук падающей из крана воды?

            Если да, то вы знаете, как это неприятно и плохо начинать рабочий день с этого звука. Это обычно навевает суеверные мысли...

            Меня действительно разбудил звук падающей воды. Но это был не маленький кран,  в простатическом замешательстве отдающий в  ванну воду, скопившуюся за ночь у него в утробе.  Это был поток, ревущий и неудержимый,  как говорят беллетристы,  применяя это  пошловатое выражение, как правило,  к чувствам своих несчастных героев.  Особенность потока заключалась в том,  что он  был  похож  цветом  на светлое пиво и в нем барахтались какие-то зверюшки.  По-моему, они громко кричали,  но утверждать этого я не могу - несмотря  на  то, что я вижу во сне цвета,  я не слышу ни единого слова. Именно слова, то есть те звуки, что издают живые объекты. Если скрипит дерево или даже дует ветер,  я слышу это довольно неплохо, но разговоров я во сне не разбираю. Запомните это, это важно.

            Итак, я проснулся.

            Кран в ванной действительно застенчиво мочился. Он был болен, судя по всему надо было сменить прокладку. Если, конечно, я не хотел, чтобы каждое утро начиналось с падающего  водного  потока.  Я умылся, почистил зубы и начал бриться.  Закончив с утренним туалетом, предусмотрительно  отвел  гусачок  на стенку  ванны. Звук капель пропал.

            Проходя мимо зеркала, я посмотрел на часы - семь десять утра. Как раз.  Выйдя на балкон, некоторое время без удовольствия таскал штангу, попутно соображая,  что, если зарядка в кайф не идет, надо увеличить дозу.  После ста качков добавил еще сорок и все стало на свои места.  Затем,  отдышавшись,  помахал руками для нормализации кровообращения и  стал  приседать.  В  этом я был не один - в доме напротив, на восьмом этаже приседал еще один дядька, лет уже бывалых, но  все еще не сдающийся.  Сегодня он меня перепахал - присел девяносто раз.  Впрочем, ему было проще, ведь он не просыпался под падающий поток.  Помахав  ему  ручкой,  я подтянул трусы и мельком глянул на три этажа ниже. Там стояла грудастая девица, которая уже второй месяц  наблюдала  за моими эволюциями.  Характерно то,  что сразу после моего переезда она не пропустила ни одного сеанса. Может, ее просто перло от того,  что какой-то придурок таскает чугун и прыгает,  как кенгуру,  по утрам на балконе в трусах. Может, это просто была какая-то форма вуайеризма. Одно можно утверждать точно - я ее определенно возбуждал.  О моем оппоненте с  восьмого  этажа она, судя по всему, не догадывалась. Все жесты ручкой она принимала незаслуженно на свой счет.

            Обтеревшись мокрым полотенцем, я подошел к магнитофону и поставил Майлза.  Затем прошел на кухню и  стал  мастерить  маленький завтрак. За время приготовления я обычно успевал многое передумать и выходил из дому уже готовым к делу.

            Пока на  сковородке подрумянивался небольшой кусок мяса и варились в кастрюльке яйца, я раздумывал над создавшимся положением. Положение было весьма статичным, поэтому я думал просто по привычке. Я вообще давно заметил,  что думать о чем-то хорошем полезно и приятно.

            Позавтракав  яйцами, помидорчиком  с мясом  и свежим хлебом, я сделал  себе кофе и,  накинув спортивный костюм,  вышел на балкон. Чтобы полноценно насладиться утренней прохладой и шумом мокрых листьев  каштана, нужен  был  еще один завершающий штрих. Вернувшись внутрь, я взял из коробки сигару и спички.  Пить  кофе  с  сигарой всегда очень приятно, хоть и, говорят, очень вредно.

            Ночью прошел небольшой дождик и теперь, под лучами восходящего солнца, листья  каштанов  казались металлическими.  Вдыхая вредный дым и запивая его кофе,  я размышлял о проблеме правильного  питания. В какой-то книжке я прочитал,  что если медленно пережевывать пищу, то  не будешь подвергаться риску переедания (попутно помогая обществу). Это иллюстрировалось примером, что, мол, центры сытости (так и было написано) в мозге срабатывают с  задержкой  в примерно пятнадцать минут. Я немало подивился  на этот научный факт и решил пережевывать пищу дольше. Что и говорить, человек - существо очень несовершенное...  и это правильно, как  говорил наш  придурковатый дестроер Мишка Меченый.

            После сеанса  утреннего  полета,  я  с книжкой в руках посетил сортир. В ней была  пространная статья о вреде курения и мне стало интересно, смогу ли я  использовать вредные качества никотина себе на  пользу. Пока что особых  полезных приобретений, кроме утренних полетов, я не обнаружил...

            Перед выходом долго выбирал рабочую  одежду.  Остановился  на потертых вареных джинсах,  битых кроссовках и клетчатой рубашке. В спортивную сумку положил аккуратно завернутый костюм от  Воронина, коробку с швейцарскими туфлями на мягкой подошве и австрийской сорочкой. Долго думал, чему отдать предпочтение - искристому шейному платку или строгому галстуку.  На  всякий случай на ключи прицепил еще и массивную золотую цепь с какой-то  странной  бляшкой и дутый перстень. Все это, вместе с сумкой, положил в другую сумку.

            Затем настало время мелочей. Мелочи, маленькие приятные и полезные вещички! Как вы мне помогаете... иногда. Ножницы, резак для кожи, саперная лопатка, брезентовый  мешочек,  перочинный  ножик и несколько бумажек с печатями. Портмоне с фотографиями, старыми талонами и квитанциями, выписанными, естественно, на одно имя. Опять таки,  естественно, не мое. И деньги, "рублей" десять плюс мелочь.

            Тонкая пачка других,  намного более зеленых, лежала в кармане воронинского пиджака.

            На часах девять. Мой час "Ч". Вышел из дома и поехал на маршрутке к станции метро.

            На вокзале взял билет до конечной станции.  В камере хранения оставил вторую сумку и сел в электричку.

            На шестой станции сошел и углубился в лес...

            Из лесу вернулся в полдень.  Солнышко начинало хорошо  припекать. Найдя  нужный мне дом,  я удостоверился,  что парикмахерская работает и пивная бочка тоже.

            Меня всегда удивляло странное обилие людей на улицах в будние дни. Неужели они нигде не работают? Или все взяли отгулы? Впрочем, сейчас это работало на меня. Главное, чтобы пивные бочки не пустовали.

            Подойдя к неблагообразной тете, взял кружку и долго, с показным удовольствием,  смоктал сквозь зубы. Единственным достоинством этой дряни было то,  что она действительно, по совершенно непонятной причине,  была холодной. После первой взял вторую и направился к мужикам со странно  одинаковыми лицами, предварительно бросив в рот пару таблеток сульфатированного железа.

            На протяжении трех часов мы с ними квасили.  Я успел им рассказать, что я герпетолог и только что вернулся из лесу,  где ловил гадюк. Изображая подвыпитость, достал из сумки брезентовый мешочек и показал  им одну. Самую настоящую. Затем  отведал воблы с икрой, бахнул еще кружечку и, сославшись на дела, ушел.

            Долго сидел в парке и жевал бадьян,  чтобы  устранить  запах. После этого навестил общественный сортир,  где аккуратно, чтобы не измазаться о стенки, переоделся. Свернул гадюке шею и бросил в очко. Выйдя  из сортира,  пустился в путешествие по дворам и подъездам, выбрасывая в мусорники то рубашку, то джинсы, то сумку, предварительно изрезанные  ножницами.  В детской песочнице оставил саперную лопатку,  которой детки оказались очень  рады,  обратив  на доброго дядю минимум внимания.

            Чтобы  закрепить  достигнутый  баланс, выкурил сигару и запил коньяком в баре через дорогу,  периодически подъезжая к миловидной скучающей девушке  за  стойкой.  И немного перестарался.  Пришлось уделить ей несколько больше времени и в другой обстановке, точнее, в служебном   кабинете.  На  двери  бара  была  вывешена  табличка "Closed", которая,  впрочем, исчезла примерно через полчаса. Договорившись встретится немного позже,  свалил и направился уже в парикмахерскую, но не в ту,  что рядом с бочкой, а одну из центральных и подороже.  Там я сделал себе стрижку "патлатый дебил", ровно на полпальца от линии восхода головного мозга.  После этого позвонил нескольким  знакомым,  назначая свидания на вечер.  На вопросы типа "почему не через час?" отвечал, что сейчас должен быть там-то и там-то, после чего должен заехать в парикмахерскую.

            Обзвонив кого только было возможно,  заехал в "VD One",  где разжился симпатичным костюмчиком,  попросив упаковать его с собой. Что и было сделано.  Теперь уже нужно  было  поторапливаться,  ибо время подходило. Через двадцать минут со свертком под мышкой я был у гаража. Вывел машину и, соблюдая правила дорожного движения, покатил по направлению к назначенному дому. Сверток положил рядом на сиденье.

            Ехать было далеко. В график я укладывался и ехал не очень торопясь. Путь очень скрашивали два иностранных гомика под названием "Зоомагазинные мальчики",  то бишь Pet Shop Boys,  если для тупых. Попутно я занимался разглядыванием окрестностей, замечая проходные дворы.

            Машину я оставил за квартал от дома,  то есть  ровно  на  том расстоянии, какое  можно  покрыть  без  сбоя дыхания на предельной скорости. Час "Ч" закончился, начинался день "Д".

 

 

            - Итак, что вы хотите?

            Душевно, что и говорить. Я предложил ему сигарету, которых не курю и он взял.

            - Помощи вашей мне надо, - ответил я.

            - Конкретнее, пожалуйста.

            Деловой мужик.  Даром что психотерапевт.  В прошлом. Для него теперь все в прошлом.

            - Меня волнует звук падающей воды,  - сказал я в ответ,  - но сейчас не об этом.  Один очень близкий мне человек  попросил  меня избавить от  вас  мир  и  при  этом заплатил мне такой признательностью, что ваше степенство не заработает столько лет  за  десять. Завязка ясна или разъяснить потолковее?

            - Более чем,  - ответил он. - Так в чем же дело? Что вы время тянете? У вас же пистолет под мышкой. Зачем вы вообще затеяли этот разговор? Это же непрофессионально!  Хоть вы и не похожи на  дилетанта... да и помощь вам явно ни к чему.

            Да, мне говорили, что он не дурак.

            - Беда  в  том,  что этот мой щедрый близкий человек ко всему еще и жуткий романтик, поэтому я должен получить от вас покаяние в письменной или в какой вам будет угодно форме. Иначе мои швейцарские коллеги очень огорчатся и не станут отпускать мне проценты  на старость, - сказал я, доставая из кармана пистолет и болтая его на пальце.

            А он даже и не глянул на него. Одно из двух: либо не заметил (что исключается), либо ему плевать (тогда все намного сложнее).

            - Покаяние - штука интимная. Я ведь могу вам наврать, - улыбнулся он.

            - Мне одновалентно,  я просто отрабатываю деньги,  - примирительно сказал я. - Выбирайте  форму отчетности  и, пожалуйста, побыстрее, мне очень охота баиньки.

            Он походил по комнате и остановился у  бара.  Достал  бутылку коньяку и обернулся ко мне.

            - Вам налить?

            - Сделайте одолжение.

            Он налил коньяк в пузатые рюмки и пододвинул одну ко мне.

            - Я думаю, что запись на пленку вас устроит?

            - Вполне, так даже лучше. Посмотрим, как вы будете врать экспромтом, - мне это действительно было интересно.

            Он стал возиться у своего японского центра,  присоединяя микрофон и выбирая уровень.  Аппаратура у него была,  конечно, классная. Сделать запись с микрофона практически без  фона  в  домашних условиях, согласитесь, непросто.

            Он вложил в кассетоприемник кассету и нажал на запись.

            - Итак, значит, покаяние... Для кого? - поинтересовался он.

            - Это неважно. Говорите о том, что вы считаете нужным.

            Он рассмеялся. Сука.

            - Я не вижу смысла в подобных разговорах. Тем более, что вы даже не  обратили  внимания на явную абсурдность вопроса. Так что, пожалуйста, подскажите мне, а то ваши швейцарские коллеги действительно очень огорчатся, - отсмеявшись, заявил он.

            Действительно, сука.  Я уже начинал жалеть о том,  что взялся за это дело.  Ведь нельзя же представить себе ничего более абсурдного, чем подобные разговоры на квартире у клиента!

            - Говорите о том,  что людям от вас было нужно и что они взамен получали.

            - А-а, вот оно что. Ну, тогда слушайте.

            Он взял в ладонь рюмку, уселся в кресло и прикрыл глаза. Молчал он довольно долго, минуты две. В тишине слышен был только шуршащий звук пленки в кассете. Я его не подгонял.

            Он начал неожиданно.

            - За  всю  мою  сознательную жизнь очень многие обращались ко мне за так называемой помощью. Некоторым нужны были деньги, другим нужны были мои физические возможности, наряду с которыми имел место также "секс из жалости".  Также требовалась и сила духовная.  В первом случае помочь я мог редко, правда, в последнее время у меня появились полезные знакомства и с этим  стало  намного  лучше.  Во втором же  случае - почти всегда,  если,  конечно,  обстоятельства складывались благоприятно.  На этой почве было еще множество  различных, правда, недалеко идущих глупостей.

            Был еще случай четвертый, совершенно особый, когда один человек вел войну против другого и ему нужен был союзник,  заинтересованный в его победе.  Однако,  часто случалось, что оба противника ко мне и обращались.  Тогда это становилось разновидностью второго случая и я предпочитал уклоняться.  Только дважды я работал одновременно на два фронта, впрочем, довольно успешно.

            Но особенно  примечателен  третий случай,  который можно считать, как мне кажется, дочерней формой второго. Здесь от меня требовался только  разговор или присутствие.  Такие люди просили меня помочь им самим,  подсознательно понимая,  что  самим  им  это  не удастся. Проблемы их были многогранны - от смерти близких до интересов и собственных комплексов. Часто бывало и все вместе...

            Он отхлебнул коньяку и попросил у меня еще одну сигарету.

            - Почему именно ко мне?  Я думаю, что в большинстве случаев я просто попадался под руку и был не самой плохой кандидатурой,  как им казалось.  Я был достаточно начитан, чтобы к месту ввернуть какую-нибудь из глупостей,  существованием которых мы обязаны интеллигенции и церковным институтам,  и мог преподнести ее не избито и банально, а сообразуясь с характером,  чувствами и настроением человека. Играть мне тоже почти не приходилось -  мне  действительно жаль умерших,  хотя бы потому, что смерть - это тоже очень ответственный шаг и к ней надо быть всегда готовым и ни в коем случае не бояться этой ответственности, что удается далеко не каждому. Кроме того, я всегда был достаточно глуп и ленив,  чтобы понять, что сам к этому еще не готов. К тому же, подобная линия не требует особенных душевных затрат,  ведь еще Ларошфуко сказал,  что у каждого из нас хватит сил перенести несчастье другого.  Это к вопросу о смерти...

            Я посмотрел на часы.  Максимум, что я мог себе позволить, это полтора часа сверх отведенного.  А он,  судя по всему,  разогнался надолго. Ничего, подожду.

            Он поерзал в кресле. На меня он не смотрел, меня для него вообще не существовало.  Он гладил рукой кожу на подлокотнике кресла и смотрел в потолок. Пленка тихо шелестела.

            - Далее следует интерес к личности.  Если,  конечно,  таковая имеет место. Это самый увлекательный случай. Весьма забавно наблюдать, как  люди  собственную  эрекцию  пытаются трансформировать в сложный комплекс чувств и ощущений.  Самое странное,  что при этом им необходимо поделиться с кем-нибудь еще своими измышлениями. Это признак! Нормальный человек никогда не станет этого  делать.  Если только же это произошло, то эрекция победила. Срабатывает какая-то извращенная форма эксгибиционизма.  Именно поэтому я  считаю,  что лучший способ  потерять личность - это влюбиться в футляр.  Мне же кажется немного невероятным,  что можно плотски полюбить человека, скажем, за  его  деловые качества.  Но некоторые идут еще дальше - влюбляются в костюмы объекта.  Это уже форма фетишизма, на которой базируется вся  современная мода,  принципы высокого вкуса и принцип встречи по одежке.  Поэтому обращаюсь к тем,  кто меня слышит: носите обычную  одежду,  если заинтересованы в качестве отношений, ведь хорошие модельеры на свете все-таки есть...

            Некоторое время он рассматривал мой костюм.  Если бы он, бедняга, хоть чуть-чуть догадывался, зачем это воронинское шмотье было мне нужно!

            Затем нехотя стал вести дальше.

            - Странного в этом  нет ничего, в конце концов это просто образное восприятие человека, но вся соль здесь в том, что одни  это знают, а другие - нет.  Но и это было бы еще только половиной беды. На самом  деле, стоит кому-либо об этом рассказать, он с тобой немедленно соглашается, надеясь показаться не таким глупым, а  потом просто изнасилует предмет вожделения.  То, что в природе оказалось несовершенством восприятия и мышления,  мгновенно становится смыслом жизни. Именно  такие, пустопорожние  и глухие, люди  ко  мне и приходили. Они использовали меня как помойку,  а сами уподоблялись бродягам: выбрасывали то, что самим надоело и брали то, что красиво и интересно, но, увы, бесполезно...

            Он повернулся в мою сторону и стал внимательно меня разглядывать. Какая-то  мысль  посетила его и он уже готов был что-то сказать, но раздумал. После недолгого молчания он продолжал:

            - Насчет  комплексов  можно  сказать следующее - все эти люди были слабы.  Я так говорю потому,  что за помощью  они  обращались все-таки ко мне - самому сильному из самых слабых, лучшему из худших, как они считали.  На самом же деле с моей стороны нужна  была только беспринципность  и  немного  альтруизма в нужной пропорции, так как явления  все-таки  противоречивые.  Они  не  были  против. Во-первых, они  просто не знали об этом,  во-вторых,  им нужен был субстрат или катализатор.  Им надо было вырасти над собой,  но без этого самого катализатора они не могли. Потому, что я все-таки всю жизнь старался руководствоваться разумом,  а  они  -  элементарным хамством, которое  путали с чувством силы или достоинства или считали его искусством общения с людьми. Так им было проще.

            Сила у  них  ассоциировалась  с возможностью послать человека подальше и при этом не оказаться битыми.  Однако, встречались случаи и похуже: на основе собственных представлений о субординации и правилах поведения, которые изначально считались совершенными, человек  начинал делать гадости за спиной других, на словах же стремясь к идеалу.  Согласитесь,  ведь ничто так не освобождает от совести, как общепринятые правила?

            Он повернулся ко мне,  как бы ища поддержки.  Я кивнул,  хотя мне было совершенно все равно,  что он думал по этому поводу.  Мне также было совершенно до лампочки, как оно обстоит на самом деле.

            - Им всем, - продолжал он, забычковывая сигарету, - я задавал одну и ту же загадку:  что такое хлопок одной ладонью? Проверенное веками наследие  даосов действовало на них однотипно:  сначала они пытались думать (что само по себе было уже неверно), затем говорили, что  подобные  вещи  не для них (в чем я был совершенно согласен), затем начинали грубить, в разной форме давая понять, что то, что приемлемо для меня,  не обязательно приемлемо для других (чего я, кстати,  никогда не отрицал). Сергей Воронов когда-то очень хорошо сказал,  что блюз недоступен только глухим и дуракам. Это был именно тот случай.  Таким образом, они вырастали над собой, как им казалось. Они получали то,  чего хотели, но не то, что им действительно было нужно.  Подобным людям очень сложно понять смысл  этой загадки, они  даже в перстне царя Соломона склонны видеть какой-то невероятный прикол старого еврейского бабника.  И это тоже закономерно, ведь сколько к совку черенок не строгай,  извините,  лопата не выйдет.  После этого они говорят, что нет ничего более глупого, чем изменение человека. Я, кстати, не очень пытался. Я всегда помнил, что по этому поводу сказал мой старый знакомый  Ларошфуко:  в людях смешны не те качества, которыми они обладают, а те, на которые они претендуют... Однажды один тип говорил со мной на тему манеры окружающих одеваться,  подмечая (кстати, довольно метко) различные нюансы в одежде прохожих,  а сам при этом был обут в  кроссовки с лимонными шнурками...

            Он поднялся и отошел к окну.  Я стал прикидывать: сейчас откроет и заорет, этаж шестой, под окнами куча народу ходит, Пятница, конец недели.  И  приподнял  пистолет на уровень его груди.  А ему плевать, стоит и смотрит.

            - Может показаться, что все это время я занимался  невыгодным и бесперспективным делом. Это заблуждение, - вел он дальше, - ведь уже то,  что они обращались именно ко мне изрядно тешило мое самолюбие. Видите ли,  в наше глупое время надо учиться извлекать удовольствие из  всего,  от непосредственного общения с людьми до момента компостирования проездных талонов, когда компостер пробивает бумагу. Это очень важно, всем ведь нужны положительные эмоции...

            Я не знаю,  откуда пошла эта бредовая мысль, что если выговориться или поделиться с кем-нибудь своими проблемами, то становится легче разобраться в самом себе.  Ничего подобного!  Непонимание просто переходит в латентную форму,  засыпает до другого  удобного случая. Подобные  измышления о легкости могли придумать только люди, не имеющие собственной общей доктрины личности, напыщенные, но одновременно очень серые,  существа. Это у них из-за страха, который дает им жизненную энергию, который их направляет и которым они могут оправдать любую подлость. Многие удивляются, когда слышат, что рядом, в толпе, каждый восьмой, а то и шестой, - идиот или извращенец. Другие же, наоборот, согласно кивают и утверждают, что не только шестой, а даже третий или второй. Некоторые, более прогрессивные, даже относят себя к ним. В богеме это принято называть оригинальностью. Но их всех объединяет одно - страх. В одном фильме я слышал фразу: если ты не можешь жить в ужасе, постарайся сделать его своим другом. Это так.  Именно поэтому,  я не боюсь. То есть не совсем, конечно, слишком уж древний это инстинкт! Но я стараюсь бояться только тогда, когда мне это выгодно...

            - Вы что,  и меня сейчас не боитесь?  -  несколько  удивленно спросил я, совсем забыв о микрофоне.

            Он обернулся от окна и снисходительно на меня посмотрел.

            - Нет, конечно. Ведь это помешало бы мне рассказывать всю эту лабуду, - он махнул рукой в сторону музыкального центра.

            - Далее, - продолжал он. - Другие или, во всяком случае, многие, пользуются этим чувством,  как стимулом, даже не задумываясь, что на самом-то деле цена усилий не соответствует цене самого стимула. Решение этого ребуса следует искать в древней,  как  мир,  и вечной, как зло, потребности человека верить, универсальном панцире всех духовно и морально обделенных.  Честно говоря, я не встречал еще более абсурдной потребности. В ней и есть успех всех церквей мира.  Положение не изменилось и сейчас,  кроме одного: раньше людям был  нужен  пастырь на небе,  сейчас же они склонны заменять его страхом за будущее,  ради которого они готовы на любое безрассудство и подлость. Кстати, никто из опрошенных так и не смог дать вразумительного ответа на вопрос,  что же такое это самое будущее. Давайте разберемся с этим утверждением поподробнее...

            Коробка музыкального центра клацнула - закончилась кассета. Гад, специально поставил студийку, жмот чертов... Я встал и перевернул ее, попутно проверив, все ли правильно работает. Он так же снисходительно следил за моими эволюциями и,  когда я закончил, попросил у меня еще одну сигарету.

            - Итак,  будущее,  - сказал он,  садясь назад в свое  кожаное кресло. - Будущее - "то, что  будет", так  говорили  все или почти все. Вопрос первый: с кем будет? Варианты ответа: с миром, со всеми, со мной. Обычно выбирают третье, одним словом, пусть мир умрет сегодня, все еще раньше,  а я завтра.  Вопрос второй:  как вы себе это представляете? Варианты ответа: никак, все будет очень хорошо, очень плохо,  не знаю. Почему-то все выбирают четвертое. И тут налицо явное несоответствие! Далее, вопрос третий: почему вы делаете именно ...  ну,  скажем, то, что вы сейчас делаете, - посмотрел он на меня,  -  а не что-то другое?  Разве вам известно ваше будущее? Вариант ответа в данном случае единственный:  ко всему  надо  быть готовым. Ведь так? - повторно обратился он ко мне.

            Я кивнул.

            - Я так и думал,  - по-кошачьи зажмурился он. - Энтропия растет... Давайте на основе этого утверждения  примем  гипотезу,  что будущего нет.  Это не панковский лозунг, это очень точная, кстати, формулировка состояния времени.  Ведь будущего действительно  ПОКА нет! Отсюда  и появляется второй вариант ответа:  если я не сделаю ЭТО, то в будущем все будет очень плохо (очень  хорошо,  не  знаю, как будет).  То есть вы предполагаете наличие будущего! А это неправильно. Именно поэтому нужно очень осторожно подходить  к  собственным поступкам  и  не метаться из стороны в сторону.  Надо бить наверняка. А им это было слишком сложно,  для этого нужно  думать. Поэтому я и делал их проблемы своей выгодой.  Думаю,  это было гуманно. Эти люди слишком верили словам и жестам. Что было уже патологией, ведь,  согласитесь, нет ни единого слова, которое не могло бы оказаться ложью. Заявляю со всей ответственностью, если вы встретите такого человека, вы запросто можете сделать его своим рабом, потому, что такой человек изначально кончен. И  винить меня за это нельзя потому, что все-таки они получали то, что хотели. Не то, что им было нужно, но об этом знал только я один. Это было гуманно еще и потому, что я помогал этим моральным уродам держаться на плаву и делать нечто полезное и для себя и для них. Некоторые из них,  кстати, очень выросли за последнее время. Но  несмотря  на это,  они все-таки такими и останутся...

 

            Я поднял пистолет и выстрелил ему в шею.  Он дернулся и схватился за нее рукой, затем стал медленно оседать на пол.

            Затем я достал из кармана хирургические перчатки и полиэтиленовый пакет. Сбросил в него обе рюмки и окурки. Пепельницу ополаскивать не стал.  Прошел на кухню, набрал в чайник воды и поставил на газ. В ванной на половину заткнул слив пробкой и пустил воду.

            Пройдя в комнату,  открыл платяной шкаф, достал оттуда банный халат и полотенце. Повесил все это на крючок на двери ванной.

            Потом раздел его догола и отнес в ванну. Там аккуратно уложил  в воду и,  подождав пока она наполнится до краев, пустил горячую. Отрегулировал струю так,  чтобы не переливалась и отвел гусачок на стенку ванной, чтобы излишне не шумел. После этого, закатав рукав, достал иголку у него из шеи.

            Вернувшись в комнату, вытер на пленке  место с моим вопросом, достал  из кассетоприемника кассету и положил к себе в карман. Немного подумав, прошел на кухню и поставил на стол заварочник,  насыпал в него заварки и залил кипятком. Поставил рядом чашку с блюдцем, сахарницу. На блюдце  положил кусок торта, найденный в холодильнике, и широко открыл форточку.

            Еще минут десять вытирал от отпечатков все,  за что мог ухватиться, пока  шел  в  комнату.  Затем сбросил воронинский костюм и одел новый,  английский.  Старый костюм повесил в его же  платяной шкаф, предварительно  выложив  все из карманов и переложив к себе. Вместо шейного платка надел строгий галстук  и  нацепил  на  палец перстень.

            Свет в коридоре выключать не стал, но глазок заткнул ватой.

            После всего  аккуратно  приоткрыл входную дверь и выскользнул на лестницу. Поднявшись на три этажа вверх, вызвал лифт и спокойно спустился вниз, лениво пожевывая жвачку.

            Вышел из подъезда и неспешно пошел к машине...

            Когда-то давно один американский писатель, один из одиннадцати детей своего отца, написал рассказ, где провел параллель между невозможностью видеть и возможностью представить невидимое. Этакий себе социопатолог... Он писал о том, что Это (он назвал его именно тварью) убивает излишне впечатлительных или что-то в этом роде, которые все-таки как-то ухитрились Его увидеть. С логикой этот писатель явно не дружил.

            Подумайте сами. Довольно  давно стало известно, что цветов на самом деле намного больше, чем может воспринять человеческий глаз. Отсюда возникла оригинальная идея - сделать чудовище-убийцу одного или нескольких таких цветов. И она сработала...

            Вроде все логично: если есть цвета, значит есть объекты такого цвета, а если есть объекты, то вопрос их жизни и существования - лишь вопрос эволюции. Наряду с жвачными. и хищниками. Ну так почему бы одному из них не убивать людей?

            Но давайте предположим, что таких объектов нет. Все рушится... Если бы не одно но: откуда тогда трупы?... 

            День "Д" закончился.  Теперь меня ждал веселый вечерок в компании разномастных придурков,  которые считают за  честь  называть себя моими друзьями.   Впрочем, я плачу им тем же...

Хостинг от uCoz