А.Орлов
ПИСЬМО ИЗ-ПОД СТЕКЛА
(Рассказ)
Мы молчим. Молчим все время. Надо добавить еще: везде и всегда. Мы такими рождены, немыми. Всегда считалось, что если ребенок при рождении не закричит, то что-то здесь не так. Я, честно говоря, не могу понять, что в этом плохого, ведь я родился немым и молчу до сих пор, более того, вряд ли заговорю впоследствии. Даже не вряд ли, а точно.
Мы созданы молчать. Работать и молчать. Одно без другого делает бессмысленным наше существование. Функциональную обоснованность присутствия, как сказал бы мой сосед в третьем ряду, что справа, от вас - слева. Он умный, даже слишком, хотя для нашей работы это, то есть ум, совершенно необходимо, но во всем надо знать меру. Это касается наших хозяев.
Я сказал, что мой сосед так бы сказал? Я ошибся. Это невозможно, ведь мы все время молчим. Вы спросите, откуда же я тогда это знаю? Я не знаю. Я так думаю. Я думаю, что он бы так сказал. Откуда я тогда знаю, что он умный? У меня такое впечатление. Во-первых, он немец, во-вторых, он слишком сложен, как в обращении, так и сам по себе. Конечно, относительно.
Я вообще замечаю, что в последнее время простота уходит на второй план, все ударились в сложность. Согласитесь, что все лишнее - все-таки безобразно. Я уже не говорю о том, что надежность всегда обратно пропорциональна числу составляющих системы. Многие просто забыли прелесть простоты. Из современных "простаков" я знаю только американцев. Они производят на меня гнетущее впечатление. Это, на мой взгляд, дегенерация. К чему весь этот внешний лоск и эта вульгарщина? Они совершенно забыли о золотой середине, они либо минимизированы до невозможности, либо раздуты до апофеозных размеров. Я их не понимаю. Хотя, наверное, они тоже неплохие специалисты, жаль только, что нельзя их об этом расспросить. Просто не получится, не выйдет.
Я - русский, хотя, как говорил тот седой с длинной тонкой палкой, мои предки были бельгийцы. Вообще-то, мне до недавнего времени было совершенно все равно, немец я или русский, или англичанин, или даже китаец. Но нет, в нашем деле от китайцев вряд ли дождешься чего-нибудь хорошего, они только и умеют, что копировать, а копия, да простят меня китайские коллеги, - это всего лишь копия. Я не задумывался над своей, так сказать, национальностью, до тех пор, пока не попал сюда. Вообще-то, здесь неплохо, только до боли обидно, что меня испортили прежде, чем посадить к теперешним соседям.
Компания, прямо скажем, неплохая. Возможно, что меня даже уважают, ведь я среди них самый старший, официально. Столетие без малого - это не шутки, согласитесь. Кроме того, у меня намного выше рабочий стаж, чем у любого из них. И я не валялся где-нибудь все это время, я работал, работал на износ. И всегда справлялся. Потому, что я - безотказный. Впрочем, от хозяина это тоже зависит...
Просто уму непостижимо сколько нас таких еще на свете! Самое интересное, что мы всегда нужны людям. Меня всегда интересовало, что бы люди делали без нас. Они же нас создали, эти умные люди. Значит, зачем-то им это было нужно. А зачем?
Мой коллега, немец, наверное, сказал бы, что ответ надо искать в самой специфике нашей работы. Да, наверное, это так. Вот только вывод очень неутешительный. Вы только не подумайте, что я бесповоротно поглупел или устал, если задаю себе такие вопросы. Я очень далек как от помешательства, так и от усталости. Я еще могу работать.
Правда, я уже не тот, что раньше. Я выгляжу очень неприглядно, время все-таки, но работать я еще могу. Сколько надо, хоть еще столетие, официально или неофициально - мне все равно. Я всегда справлялся и, думаю, справлюсь дальше.
Справился бы. Теперь уже не смогу. Я все время забываю, что я негоден. Что испорчен. Люди могут не только делать, но и ломать.
Но я точно справился бы. Я не старею, я всегда молод. И безотказен. Был... И починить меня уже нельзя потому, что моя жизнь закончится при первой же починке, тогда я не смогу больше работать и меня выбросят, как старую игрушку. Обидно. Впрочем, я не один такой. Ведь у меня много соседей. Они все разные и отношение у меня к ним разное.
Немца я уважаю за его сложность. Да, именно за нее, но это немного не та сложность, о которой вы, наверное, подумали. Он сложнее меня, но не сложен до анекдотичности. Его сложность функционально обусловлена. Если я работаю сравнительно медленно и наверняка, то он работает быстро и тоже наверняка. Но он не безотказен. Потому, что сложен. Сложнее меня. В нашем деле всегда надо чем-то жертвовать...
Американца я не люблю. Но не не уважаю. Он тоже старый ветеран, но в нем слишком много показного. Он какой-то дутый. Представляю, сколько возни было с ним у его хозяина! Кроме того, он слишком сложен. Он, наверное, работал по принципу "видишь - не суйся, полез - получи!" И, поверьте мне, если кто-нибудь получал, результаты были самые хорошие. Мне в нем не нравится еще и то, что он нечистоплотен, в этом плане мне ближе мои "соотечественники" бельгийцы, немцы и некоторые русские. И итальянцы. Бельгийцы аккуратны, незаметны и сравнительно неприхотливы. Но они почти все слишком сложны и, как следствие, небезотказны.
Впрочем, это можно сказать о многих. Даже о втором моем соотечественнике, которого я называю "сложный русский". Сложных русских много, просто этот находится рядом. Уверен, он меня называет "простой русский". Вот такие мы вдвоем.
Мой русский коллега, как я уже сказал, небезотказен. Но он перекрывает меня по быстроте работы. Впрочем, я перекрываю его по дальности, уступая или превосходя, выбирайте сами, по массе и длине и, кроме того, по точности, что в нашем деле имеет зачастую решающее значение. Правда, это он компенсирует небольшим запасом основного резерва. Но здесь его уже перекрывает итальянец, почти в два раза. Мы вообще все друг друга в чем-то перекрываем и в чем-то уступаем, здесь мы очень похожи на людей, обыкновенных людей. В одном мы похожи - в назначении.
Нас никто не станет предлагать детям, больным и старикам, хотя, я думаю, такие случаи были. Ведь нас выдумали сами люди, а люди очень слабы. Мы просто нужны им, они думают, что мы сможем защитить их от ихнего же страха. Страха быть униженными.
Потому, что мы убиваем. Это наша работа. Только здесь есть одна загвоздка. Страх - это чисто человеческое приобретение. А среди людей есть такие, которые думают, что их можно убить, но нельзя победить. Так вот, со страхом все совсем наоборот. Его нельзя убить - в этом его сила, но его можно победить. И что интересно, в этом тоже его сила. Хотя бы потому, что никто из людей не смог его победить совсем, навсегда. Окончательно.
Живых людей.
Потому, что бесстрашные долго не живут. А мы нужны живым.
Они надеются с нашей помощью жить дольше, совсем забывая, что платят за это своим страхом. Я иногда думаю, что своим несовершенством мы повторяем всю человеческую природу. Как зеркало, как это стекло... Я могу так утверждать.
Мой первый хозяин был очень спокойным человеком. По прошествии времени, я думаю, что я ему совсем не был нужен. Но тем не менее, он носил меня с собой чуть ли не каждый день в красивом желто-коричневом чехле на левом боку. Лишь позднее я узнал, что полагался ему по штату. Я был табельным.
Странное дело, будучи сделанным для весьма конкретной работы, при нем я все время позорнейшим образом тунеядствовал. Но несмотря на это, мой хозяин каждую пятницу меня чистил и протирал. Он делал это в пятницу, потому, что идущие за ней суббота и воскресенье были, как он говорил, "Христовы дни" и он считал недостойным в эти дни заниматься чисткой меня, табельного. Субботу и воскресенье я лежал в деревянном ящике вместе с какими-то железками и тряпками.
Он чистил меня восемьсот восемьдесят четыре раза - на протяжении семнадцати лет. За это время я ни разу не сработал. Хотя иногда я работал, но лишь как средство убеждения, приходилось довольствоваться этим.
Второй мой хозяин был самозванцем. Я ему не полагался. Он достал меня из кожаного чехла на левом боку моего первого хозяина и положил к себе, в карман пальто. Там было грязно и пыльно. Чуть погодя он бросил туда какой-то странный узкий предмет, явно давно не чищенный, весь в какой-то липкой жидкости - он был еще и неряхой. Меня это беспокоило мало, я больше думал о предоставившейся возможности поработать по-настоящему. Это случилось ровно через две чистки. Все это время мой второй хозяин носил меня в кармане. Там же он носил груды семечек. Поэтому он иногда меня чистил.
Однажды, когда он нес меня куда-то, время от времени запуская грязную руку в карман за семечками, он вдруг нервно схватил меня и, не вынимая из темноты и вони, прямо через пальто разработал весь мой основной резерв. Мне всегда не везло, даже сработав первый раз, я так и не смог увидеть, против кого же я работал. Но я понял одну важную вещь: сам по себе я ничего не стою, я - лишь только продолжение руки хозяина.
Впервые я увидел объект работы немного позже. Это была женщина. Я не знал, зачем они нужны людям, но, думал, если есть мы, то женщины тоже необходимы. Лишь потом я узнал, что они нужны, чтобы делать людей. Я тогда подумал, что это очень удобно: мы вместе с женщинами занимаемся одним делом - поддерживаем необходимый количественный баланс, как сказал бы мой коллега немец. Люди получаются у женщин через некую функциональную характеристику, называемую любовью.
Когда он достал меня из кармана и направил на нее, я знал, что делаю все правильно. Во-первых, она была дрянью, во-вторых, она говорила не то, что было на самом деле (это называется "все время врать"), в третьих, ее даже убить было мало. За что, я не понял, но важно ли это? Она оказалась недостойной счастья с моим хозяином и это было правильно. Потому, что я уже давно заметил: если я у кого-то в руках, то он в подавляющем большинстве случаев прав. И я сработал во второй раз.
С тех пор я думаю, что функциональная характеристика, называемая любовью - это особая форма сумасшествия и нецелесообразности. Стоило ли из-за какой-то дряни задействовать такую отлаженную, проверенную, взвешенную и отбалансированную систему, как я? И я понял еще одну вещь: самая главная моя характеристика - это голова моего владельца...
Их было много, моих хозяев. Иногда мне даже кажется, что на самом деле это я был их хозяином. Во всяком случае, многим из них.
Какие руки меня чистили! С корявыми суставами и разбитыми костяшками, с холёными пальцами и наманикюренными ногтями, с затейливыми татуировками и золотыми перстнями. Были просто руки, без всяких запоминающихся подробностей, но не перестающие от этого быть очень опасными. По рукам можно определить человека, по отношению к нам - его характер. Отвечаю за свои слова.
Конечно, мне далеко до ветерана-англичанина или австрийца с их памятными табличками на щечках. Или до немца, сделанного из золота и платины. У него только потроха стальные. Он - подарок фюрера. Я не знаю, кто это такой, но тот седой человек с тонкой заостренной палкой произносил это слово со смесью уважения и ненависти. Я думаю, что всем тем, кому я был хозяином, очень далеко до рук, подаривших немца его хозяину...
Но, все-таки, это упадничество. Нельзя превращать рабочий инструмент в объект поклонения, ведь тогда им невозможно пользоваться - хозяева меняются местами. Иногда я задаю себе вопрос: почему именно я? Я, далеко не единственный, ничем внешне не выделяющийся среди моих коллег, как я попал к ним, избранным? Ведь я могу работать только семь раз без перемены основного резерва! Недалеко от меня находится американец, у него резерв на двадцать раз одиночной работы, у австрийца может использоваться тридцатитрехрезервный объем и я подозреваю, что это не предел. Наверняка.
Но они ненадежны. Небезотказны. Ох, уж это вечное человеческое устремление - все сразу и одним махом! Может быть, поэтому?
Что я хотел сказать всем этим?
Скажу честно - я не знаю. Наверное, об этом надо было думать раньше. Но все равно что-то не дает покоя...
Мы - безмолвные свидетели человеческой глупости, как это ни банально. И все-таки это так. Мой первый хозяин как-то сказал, что банальность тоже может быть истиной.
Молчать, на самом деле, очень сложно. О, если бы мы могли говорить! Я бы рассказал о своей жизни всем, начиная с момента рождения, когда заботливые руки смазали меня и собрали, как меня проверяли в заводском тире, устанавливая мушку и целик, о томительном ожидании первой настоящей работы, о множестве искалеченных душ, играющих в своих руках моей убийственной силой, о том, как эти души били из меня по таким же, как они сами, а потом били по себе - тогда я видел лица. Вы когда-нибудь видели лицо человека, стоящего на коленях? Оно очень отличается от лица человека, идущего, например, летом по улице. Это не затылки. Я отвечаю за свои слова.
А знаете, сколько их было только на моей памяти? Не знаете и не можете знать. Да и не нужно вам это.
Если верно то, что вы говорите о своей душе, то как вы могли позволить наводнить мир миллионами их кладбищ? Вы думали, что зло побеждается только силой? Да, это так. Вот и бойтесь друг друга.
Отсюда я делаю вывод, что ваша душа смертна так же, как и вы. Да и есть ли она тогда вообще? Может, вы придумали ее для того, чтобы потом изобрести нас?
Мы молчим. Будь то где: в магазинах, на складах, в карманах, кобурах, даже здесь, в музее. Мы такими сделаны. Сделаны вами. Наверное, это единственное, чем мы от вас отличаемся. Хотя нет, неверно. Вы даже своих детей делаете с одинаковой любовью, как и нас.
Интересно, что же тогда эта любовь на самом деле?
Остаюсь всегда Ваш револьвер системы Нагана
образца 1895 года (офицерская модель) масса 0,795
кг общая длина 235 мм прицельная дальность до 50 метров
практическая скорострельность 7 выстрелов за 15 секунд
ёмкость барабана 7 патронов...
Результат практической работы - ... при правильном использовании неограничен.